– Я приезжаю каждый год, – нахмурился Джейкоб. – Просто раньше никогда не заходил к тебе.

Ошеломленная Кэти повернулась к нему:

– Приезжаешь каждый год?

– В день, когда она умерла. – (Они оба вновь уставились на пруд, глядя, как ветви ивы при каждом порыве ветра касаются поверхности льда.) – А мама? Как она?

– Так же как всегда. Ей немного нездоровилось, рано легла спать.

Джейкоб откинулся на спинку скамьи и устремил взгляд на широко распахнувшееся небо, усыпанное какими-то выпуклыми звездами.

– Помню, как слышал ее плач, когда она сидела на качелях на террасе под моим окном. Наверное, не будь я таким занятым учебой, этого не случилось бы.

– Мама сказала, на то была Божья воля. Это все равно случилось бы – не важно, читал ты свои учебники или нет, вместо того чтобы кататься с нами на коньках.

– Знаешь, это был единственный раз, когда я начал сомневаться, а стоит ли мне так сильно стремиться к получению образования. Как будто смерть Ханны была каким-то наказанием за это.

– Почему же наказывать надо тебя? – Кэти проглотила ком в горле. – В тот день мама велела именно мне присматривать за ней.

– Тебе было всего одиннадцать. Ты не могла знать, что надо делать.

Кэти закрыла глаза и представила себе ужасный шум трескающегося льда, услышанный много лет назад, – шум от сдвигающихся тектонических плит, когда подают голос потревоженные глубинные чудовища. Она воочию увидела, как Ханна, гордая оттого, что впервые сама привязала коньки, помчалась через пруд и как засверкали из-под зеленой юбки серебристые лезвия. «Посмотри на меня, посмотри!» – прокричала Ханна, но Кэти не слушала, мечтая о необычном блестящем костюме одной олимпийской фигуристки, который она увидела в газете на кассе супермаркета. Раздался вопль и треск льда. Когда Кэти подъехала к ней, Ханна уже соскользнула под лед.

– Она пыталась удержаться, – тихо сказала Кэти. – Я все повторяла ей, чтобы держалась, пока я не найду длинную ветку, как учил нас папа. Но мне никак было не достать до ветки, чтобы обломать ее, и Ханна все плакала, и каждый раз, когда я поворачивалась к ней спиной, ее рукавички соскальзывали еще больше. А потом она пропала. Вот так… – Кэти подняла лицо к брату, не смея признаться ему, что ее мысли в тот день были суетными и столь же достойными порицания, как и то, что делал он. – Сейчас ей было бы больше лет, чем было мне, когда она умерла.

– Я тоже тоскую по ней, Кэти.

– Это не одно и то же. – Сдерживая слезы, она опустила глаза. – Сначала Ханна, а потом ты. Почему меня покидают люди, которых я люблю больше всего?

Джейкоб накрыл ее руку своей ладонью, и Кэти подумала, что впервые за много месяцев узнаёт своего брата. Она смотрела на него, одетого в красный пуховик, с чисто выбритым лицом и короткими медными волосами, и видела Джейкоба на сеновале, в рубашке и штанах на подтяжках, в сдвинутой набок шляпе и головой, наклоненной над учебником старшей школы по английскому языку, – Джейкоба, одержимого безумными мечтами. Потом вдруг в сердце закралась тревога, и волосы у нее на затылке встали дыбом. Устремив взгляд на пруд, она увидела едва различимую фигурку, скользящую по льду и поднимающую облачка снега. Ничем не примечательная конькобежка, не считая того, что Кэти видела кукурузное поле и склонившиеся ветви ивы прямо сквозь шаль, юбку и лицо девочки.

Кэти не верила в привидения. Как и остальные люди из их общины, она верила, что упорный труд в этой жизни вознаграждает человека – нечто вроде стратегии ожидания и надежды на лучшее, не оставляющей места для блуждающих духов и страждущих душ. С сильно бьющимся сердцем Кэти поднялась на ноги и стала осторожно приближаться по льду к тому месту, где каталась Ханна. Джейкоб что-то прокричал, но она почти не слышала его. Она, наученная верить в то, что Бог ответит на твою молитву, убедилась в правдивости этого – в тот самый момент к ней вернулись брат и сестра.