Так странно: разные люди на проповеди улавливают разные вещи – Николь сегодня услышала, как отец Вильхельм сказал: "Вы свет миру! Несите в мир свой свет, покажите миру пример христианской любви, начните со своих близких". Это её огорчило.

А сейчас мама, повернув в сторону папы точёный профиль рассказывала, как поразили её слова о семье. Что пример семьи – святое семейство. Что иногда надо без рассуждений доверять друг другу, как Мария доверилась Иосифу и отправилась с ним в Египет, с маленьким ребёнком на руках и как Иосиф доверился ей и не отказался от неё.

Папа посмотрел на неё, похмыкал и заявил, что её непроходимый романтизм не даёт ей возможности увидеть истину. Она сама всё приукрашивает в своей голове, тем самым искажая факты. Он сказал это таким странным тоном, что если бы такое сказал Джеф, то получил бы от Николь, по меньшей мере, пощёчину. Но только Джеф так в жизни не скажет. Он и другие слова найдет, и тон подобный в никогда в разговорах с Николь не использовал.

Странно, но мама даже не стала возмущаться. Совсем ничего не сказала, лишь отвернулась к окну. Николь точно знала: она обиделась, а папа и не заметил. Он спокойно вёл машину и рассуждал о том, что проповедь была как две капли воды похожа на прошлогоднюю и что и ослу понятно, что в семье должно быть доверие и любовь. Если у Николь ещё и оставалось какое-то желание праздника, то после подобного разговора оно улетучилось неизвестно куда.

Отказавшись от позднего обеда, она поднялась в себе и плюхнулась в ванну, ощущая такую усталость во всём теле, что ей показалось, что она сейчас заснёт. Такая тоска! И это – сочельник! Никаких тебе маленьких домашних радостей, гостей, которых ты приглашаешь сама и всевозможных сюрпризов. Всё, детство закончилось, можно не тратиться на демонстрацию любви к тебе и надсадно-улыбчивые кивки. Николь даже не было грустно от этого, как ни странно. Напротив, её где-то в глубине переполняла такая спокойная радость, что она с удовольствием осталась одна: хотелось подумать о Джефе. Огорчало только то, что она не успела насладиться его радостью, узнать его ощущения. Теперь оставалось только ждать, когда можно будет ему позвонить: Джеф всё равно ещё не доехал. Ему дальше от церкви, чем им. Она вытянулась, откидывая голову: жаль, что у неё тут не так просторно, как у Джефа. Там всё подобрано с учётом его роста. И длина ванны соответствует. Джеф часто совмещает отдых с мытьём. И как только он спит в воде? Тут Николь услышала мелодию "Темной ночи" и выскочила из ванны, расплескивая воду. Джеф! Наконец-то!

– Я думал, ты уже спишь, – сказал он.

Она вернулась назад, вздрагивая от холода, гуляющего по мокрой коже.

– Я не сплю. Я сижу в воде. И я скучаю.

– А я-то как тут без тебя скучаю, – засмеялся он.

Смех был легкий, но невесёлый. Николь стало приятно. Он скучает и она ему нужна! Она закрыла глаза, представив его волосы, когда он стягивает со своего хвоста резиночку. Хотелось зарыться в них пальцами и лицом, как она делала в госпитале. Как он сейчас далеко!

– Знаешь, я рада, что ты окрестился. Я хочу быть сейчас с тобой, а вместо этого валяюсь здесь в ванне и думаю о том, как ты спишь в воде, – призналась она тихо. – У меня тут зелёная от соли вода и лужи на полу.

Спрашивать его о том, что он сегодня чувствовал не хотелось, хотелось видеть его глаза, когда он будет это рассказывать.

– А я жую курицу, которую ты мне честно оставила, – сообщил Джеф. – Без тебя жевать не интересно. Но, чтобы не утомлять тебя чавканьем, желаю тебе спокойной ночи.

– Приятного сна, – засмеялась Николь.