Матери эти качения быстро надоели, она отняла свою руку и отстранила со словами:

– Чего ты повисла? Поговорить не даешь. Иди вон с мальчиком поиграйся. Только шапочку сними да расстегнись, а то вспотеешь.

Девочка, не спуская глаз с Димки, послушно сняла пуховую шапочку, отдала ее матери, но с места не двинулась.

– Не советую, не советую, – говорила между тем Димкина мать. – Коридор холодный, сохнуть не будет, а начнет киснуть, пучиться и может отвалиться. Вот лето будет, вам спешить некуда…

Девочка снова опустила глаза и прислонилась к матери.

– Ну что ты, господи! – всплеснула та руками. – Дикарка какая-то. Я ж говорю, иди с мальчиком поиграй, – и она подтолкнула ее легонько в ту сторону, где Димка стоял. Димкина мать прервала свой рассказ и сыну приказала:

– Позови девочку, покажи ей, как ты там… строишь. Ну, позови.

– Пойдем, – тихо проговорил Димка и сам отчего-то застеснялся. Видя, что девочка идет к нему, он повернулся и вышел из кухни.

– Пойдем, – повторил он ей, когда она остановилась на пороге. – Вон там я делаю.

В ту комнату, где Димка работал, они пришли молча. Димка взял молоток и, подойдя к стене, принялся заколачивать гвоздь в край планки, еще не прибитой. Гвоздь сразу же согнулся.

– Кривой, – сказал Димка, сурово поглядывая на девочку: не смеется ли она. – Кривые попадаются гвозди.

Девочка не смеялась. Она согласилась послушно:

– Кривой.

– Я вот уже сколько забил, – показал Димка на первое подоконье. – А это еще осталось. Хочешь, и ты забей, – подал он ей молоток.

Девочка молоток взяла, но тонкая рука ее сразу же опустилась вниз.

– Тяжелый, – сказала она нерешительно. – Я лучше не буду.

И тогда Димка, мгновенно почувствовав себя сильным и старшим, а потому великодушным, похвалил ее:

– Зато ты танцуешь хорошо. На Новый год. Снежинкой. Я тебе хлопал.

– А мы сейчас новый танец готовим. К Восьмому марта, – обрадованно заговорила девочка. – Я буду ромашкой. Хочешь, покажу?

И, не дожидаясь Димкиного согласия, она легко выскользнула из своей расстегнутой шубки, комом упавшей на пол, и, напевая: «Трам-там-там… трам-там-там… тра-ра-ра-ра-ра…», начала танцевать. Руки ее, поднятые над голо вой, легко колыхались, и в такт этому мягкому колыханию, покачиваясь, двигалось тело, а ногам, обутым в резиновые сапожки, было неловко. К тому же и мусорный пол не позволял ей танцевать свободно, подставляя под ноги то чурбачки какие-то, то брошенную дрань. Дважды споткнувшись, девочка остановилась и объяснила Димке:

– Потом будет лучше, на празднике. Там сцена и пианино. А вот здесь, – подняла она руки к голове, – будет такая шапочка с лепестками, как цветок. И вот здесь юбочка, тоже как цветок.

– Красиво будет, – согласился Димка. – А перед вторыми классами вы будете выступать? Или только перед родителями?

– Перед всеми будем, мы даже перед солдатами ездили выступать.

– Тогда я приду.

– До-оча! – послышалось из кухни. – Пойдем.

Девочка надела шубку и сказала:

– Идти надо. Мы в больницу к тете Вере, у нее ревматизм.

– Она в водницкой больнице лежит?

– В водницкой, – кивнула девочка.

– Я там тоже лежал, мне гланды резали, – задрал Димка подбородок и потрогал себя за горло.

Девочка вздохнула:

– А я не лежала. Мама не пустила. Ко мне «скорая помощь» приезжала. Температура была ужасная.

– До-оча! – снова послышалось из кухни.

– Пойдем, – сказал Димка и пошел вперед. – А потом я снова буду прибивать.

В дверях кухни, когда девочка уже порог переступила, Димка увидел, что на ее шубку сзади прилипла желтая витая стружка. Незаметным, как ему показалось, движением руки он сшиб эту стружку. Он не хотел, чтобы девочку мать ругала.