В 1940-х годах в семейных архивах ещё можно было видеть его фотографию до этой трагедии – высокого роста, в поддевке, в яловых сапогах, стриженный «под горшок». После него остались сын Евгений и дочь Анастасия, основную часть жизни прожившие после отмены крепостного права. Тем не менее, видимо, эта отмена прошла не быстро, что явилось причиной того, что Анастасия по воле помещика не смогла выйти замуж. Как гласит семейное предание, помещик захотел выдать её замуж в отдаленной деревне в бедную семью, жених же был ленив и неказист видом. Евгений, увидев будущего жениха сестры, упал в ноги помещику со словами: «Что хочешь, делай, барин, а сестру за этого жениха не отдам!» Ответ был краток: «На конюш-

Генеалогическая таблица рода Смирновых-Угрюмовых

ню! Пятьдесят розог!» Так и осталась Анастасия бобылкой.

Жила в семье брата, по сути, прислугой и домработницей.

После отмены крепостного права большое число крестьян пошло в отходничество, т. е. в город на заработки. Крестьяне из наших деревень уезжали, в основном, в Москву или Питер. Среди них был и наш прадед Евгений Яковлевич, который впоследствии становится в Москве хозяином «Столярно-малярного заведения Е. Я. Смирнова со товарищи», как было указано на печати, одно время демонстрировав-шейся в нашей семье. В «Заведении» (видимо, артели) объединились свои же мужики из Якунина, снимая в столице помещение (как говорили, где-то в Зарядье).

Сезон работы отходников обычно длился со второй половины марта до начала ноября (точнее, до Дмитриева дня – 8 ноября). Вся же работа в оставленном мужчинами доме ложилась на плечи женщин, которые весну, лето и осень занимались сельхозработами, воспитывали детей и делали всё для поддержания хозяйства. Хозяйкой в доме оставалась прабабка Марина (1851–1935), которая вела домашнее хозяйство. Вся крестьянская работа с землей оставалась на сестре прадеда Анастасии и жене сына Николая Серафиме.

Евгений Яковлевич ежегодно возил с собой в Москву и сына Николая, а потом и внуков Колю и Сашу. Первого, видимо, как участника столярно-малярного заведения, а внуки были отданы в Москве в люди. По характеру прадед был строг и властен, в доме процветал домострой. Например, чтобы народ в доме не болтался без дела, он заставлял выбирать горох из овса. Деньгами безоговорочно распоряжался он, и хотя деньги лежали, говорят, на божнице, никто не смел их без его ведома трогать. Говорят, что, когда внуки начинали чересчур шалить, он только поворачивал голову в сторону висевшего на стене ремешка – и шум затихал. Он скончался в 1930 году, оставаясь до последнего часа хозяином в доме. Будучи уже больным, накинул полушубок, надел шапку, валенки, вышел на улицу, обошел свой дом вокруг, вернулся, разделся, лег в постель и умер.

Его сын, Николай Евгеньевич (1870–1916), скончался раньше него, в возрасте около сорока лет. Жена Серафима Ивановна (1875–1943) – ласковая, добрая женщина, по отзывам, не способная кому-либо причинить боль. Великая труженица. Родила Николаю Коленьку и Сашеньку. Женившись по любви, он в жене души не чаял, и жить в ежегодной разлуке по девять месяцев (будучи отходником), не хотел и не мог. Он звал жену ехать с ним в

Москву, где хотел отделиться от отца и открыть свое дело. Евгений же Яковлевич с женой были категорически против отъезда Серафимы из деревни, боясь, что без такой работницы крестьянское хозяйство в деревне рухнет. Старикам было страшно потерять дом, это было всё же прибежище, поскольку пенсий тогда не было, и лишение хозяйства могло сулить непредсказуемые последствия. Царил, как уже отмечалось, домострой, прадед стоял на своем, Серафима боялась нарушить его волю. Это привело к срыву: видимо,