Учиться ходили примерно минут за 20 в центр на Ильинскую площадь по бульвару. Это было старое трехэтажное здание с гулкой чугунной лестницей, широкими коридорами и довольно большими классами с необычайно мрачной грязно-серой окраской, то ли от времени, то ли от казёнщины.

Не знаю уж почему, но мы, ростовцы, влившись в Ярославский техникум, совершенно подавили аборигенов. Добились, что в органы самоуправления прошли наши товарищи, и во всем задавали тон. Сейчас уж мало осталось в памяти от этого года нахождения в техникуме. Последующие впечатления погасили этот случайный год жизни. Запомнился методист по русскому языку Кронист Амниподистович Смирнов, видимо, из духовного звания. Высокий, рыжеватый, с красным лицом, он не вызывал симпатии с первого знакомства, но вскоре же завоевал всеобщее признание своей эрудицией, знанием предмета, желанием отдать все, что знал. Весной, незадолго до окончания техникума, он попросил принести листы бумаги для диктанта. Этот позорный для нас диктант состоялся. У многих на двух страницах оказалось более ста ошибок. Когда он принес в класс наши диктанты, его огорчению не было границ. Он говорил: «Вы – будущие учители начальной школы, главная ваша задача – научить детей правильно читать, писать и считать, как же вы можете сделать это, если сами неграмотны?». И он последовательно, разбирая ошибку за ошибкой, восстанавливал в нашей памяти правила правописания. Особенно страдала у нас пунктуация. В диктанте, например, была фраза: «Гром ударил с страшной силой, и вскричал: «Отец, помилуй», – вздрогнувший барон». Не помню, правильно ли я расставил знаки препинания, но на этой фразе абсолютно все провалились. Несколько уроков он последовательно вдалбливал в наши головы грамматику, и, наверное, ему до сих пор все благодарны.

Почему-то нас повели в анатомический театр на вскрытие трупа старого мужчины, показали всю анатомию человека. Наши головы в то время задуряли множеством всяких новшеств. Одним из наиболее популярных был метод «Дальтон план». Для изучения с учениками брали какой-нибудь предмет, и на нем обучали чтению, письму, счету, пению, географии и естествознанию. Для своего зачетного урока я взял березу и четыре урока мусолил ее, пытаясь на основе ассоциаций сделать формальные правила наиболее запоминающимися и связанными с жизнью. Меня хвалили, но думаю, что это был театр, сделанный для одного раза в течение года, и к систематическим знаниям это не имело никакого отношения.

Чтобы как-то укрепить свой бюджет, у нас была артель. Мы ходили разгружать вагоны, баржи, скалывали лед с трамвайных путей, изображали толпу на сцене Волковского театра. Ходили еще миллиарды и миллионы, но была уже твердая валюта. Вот однажды, получив за работу, пошел на рынок купить обувь, так как моя полностью развалилась. Черт попутал пройти мимо аферистов, которые зазывали сыграть в «конфетку». Они показывали три конфетки с изображениями человеческой фигуры, клали их на стол и предлагали отгадывать, где голова, где ноги. Ты должен был назвать ставку, скажем рубль, если угадывал, где голова, получал тройное вознаграждение. Соблазн увеличить свои богатства привел меня в азарте к полному проигрышу. Пришлось еще месяц ходить в рваной обуви, пока удалось заработать вновь, чтобы осуществить покупку.

Зимой 1924 года в Ярославле появилась новинка, громкоговоритель, который был установлен в одном из залов дома политпросвещения. Туда ходили первое время по пригласительным билетам. Боже мой, как все это было наивно и вместе с тем необходимо.

Наши коллеги девушки жили отдельно в общежитии – бывшей гостинице, напротив Волковского театра. Потом она снова стала гостиницей, и архитекторы уже подбираются ее сломать в целях расширения площади Волковского театра. Верхний этаж был невысок, темноват и тесноват, но девицы умели лучше нас, парней, навести уют. Но мы больше ютились на площадках лестниц, стремясь раньше других занять наиболее выгодную позицию в нише окна. Там можно было поцеловаться, говорить нежные слова. Надо сказать, что парни относились к девушкам бережнее, чем сейчас, и не только потому, что юбки были длиннее и трусики не обтягивали соблазнительные места, но и потому, что сохранялось еще воспитанное высокое отношение к девушкам и ответственность за девушку, если она стала тебе близка.