Дмитрий Иванович отвернулся и пошел в дом. Он не хотел видеть, как соседка будет подниматься. Как будет уходить. Он хотел лечь на диван и дождаться прихода Тони.

Вновь началась метель. Маня, непонятно для чего, тащила с собой табуретку. Свободной рукой, как козырьком, прикрывала лицо от колючего снега. Ей казалось, что идет уже очень долго, но дом все не прорисовывался сквозь пелену снега. Хотелось сесть на табурет и отдышаться. Но что-то заставляло ее не останавливаясь двигаться вперед.

Неожиданно появились контуры дома и двора, залитого солнцем. Маня остановилась, приложила руку к груди, чтобы унять бешеный ритм сердца. Хватать воздух приходилось открытым ртом, иначе было не вдохнуть.

Немного отдышавшись, Маня неуверенными шагами пошла к дому. Солнце светило так же ярко, как над Митиным двором. По забору вилась виноградная лоза, на которой висели спелые гроздья. Черные ягоды, покрытые легкой туманной дымкой. Наверное, именно так выглядят ночи в тех санаториях, в которых Маня ни разу не бывала.

Женщина поставила в снег табуретку и села. Расстегнула две верхние пуговицы на шубе и ослабила объятия платка.

«Неужто Федька… Так ведь помер давно. Но кроме покойного мужа вроде как и некому о доме и дворе позаботиться».

Маня сидела посреди зимы и вьюги и думала, что не решается войти в свой двор так же, как когда-то не решилась подойти к Мите. Вот что мешает сейчас встать и пойти? Ведь мечтала же и о винограде, и о солнце над домом. Можно сейчас войти, лечь на горячую землю и есть сладкие ягоды прямо с лозы. Ведь мечтала…

И женой Мити быть мечтала. Стояла на дороге и ждала, когда он ее заметит. А Федор тогда просто подошел, взял за руку и повел за собой. Как верблюдицу.

Жили, в принципе, неплохо. Ну, пил. А кто не пьет? Ударил ее только раз. Когда она сына первого Митей назвала. А после того как ударил, потерял к ней всякий интерес. Жили без всплесков. Надо было тогда уйти. Взять сына и бегом к Мите во двор. Решительно. Он бы принял. А второго сына уже от него бы родить. Глядишь, все в жизни по-другому сложилось бы.

Маня поднялась на ноги, взяла табуретку, уверенно развернулась и пошла по направлению к дому Мити. Снег бил в спину. Идти было гораздо легче. Подумалось, что еще совсем не поздно все изменить. У него есть верблюдица, у нее – виноград. Есть что друг другу предложить. И солнцем делиться не надо. Оно теперь у каждого свое.

Дойдя до Митиного двора, Маня задохнулась и почувствовала, как сердце, сделав кульбит, забилось придушенной птицей. Над домом соседа мела вьюга. Двор и крыльцо занесены снегом. У стены дома, которая без окон, стояла свежеструганная, еще не крашенная, табуретка с шапкой чистого, нетронутого снега.

То, что нас не убивает, и не рассчитывало нас убить…

Мужа Светлана потеряла в одночасье. Утро не предвещало беды. Муж, угрюмый и здоровый, ушел на работу. Угрюмость – перманентное состояние Кости по утрам. И по вечерам. Какой Костя в рабочее время, она не знала. С проблемами со здоровьем угрюмость никак не связана.

После ухода мужа Света села за работу – перевод художественной литературы с немецкого и английского на русский. Языки она знала в совершенстве. На изучении языков когда-то настояла мама. Считала, что расширяет мир дочери. Расширяет горизонты. Но мама ошиблась. Светлана решила стать переводчиком литературы и сузила свой мир до размера одной комнаты. Работала дома и редко куда выходила. Увлекалась новыми книжными романами так, что кем-то выдуманные страсти заменяли ей отсутствие собственных.

Муж Костя домоседом не был, но уважал увлечение жены. Тем более что это увлечение хорошо оплачивалось. Тем более что увлечение являлось одновременно и работой. Это, по мнению Кости, очень удобно – работа и увлечение в одном флаконе. Но для кого удобно – никогда не уточнял.