Блондинка стащила с меня цепочку со словами:

– Заберёшь через месяц. Когда хозяин дома с тобой наиграется.

Убрала в свою сумочку-клатч. Достала помаду, и намазала новым слоем на свои губы, смотрясь в зеркало. Снова уставилась на меня.

– Пожалуй, тебе подойдёт. Иди-ка сюда, – притянула меня за подбородок. Губ коснулась прохлада красного цвета. – Отлично, – Влада улыбнулась. – В меру бесстыже.

Я сглотнула. У меня уже не осталось сомнений, какие услуги я должна буду выполнять для некоего Ильи. Только если он живёт в таком шикарном доме, что ему стоит заиметь десяток таких, как я, даже лучше?

– Первое, что ты должна будешь сделать, когда увидишь его, – блондинка хищно улыбается, – молча подойти, встать на колени, и поцеловать его руку. Поняла? Уж больно хорошо ты смотришься на коленях. Ему понравится. Поняла, спрашиваю?

Быстро киваю.

Это действительно происходит со мной?

Я выхожу из машины, и передо мной предстаёт дом во всей красе. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы охватить взглядом всю высоту этого четырёхэтажного красавца. Словно я подошла к айсбергу. Такое впечатление производит эта махина из белых стен и многочисленных, в виде разных геометрических фигур окон. Стёкла переливаются как грани льда на солнце. А необычная шершавая поверхность стен издали кажется пушистой как снег. Балконы, выступы, украшенные лепниной, ответвления от основного здания, полукруглые и квадратные. Все они будто вытекали, замерзали, и снова плавились.

ЕГО дом. Словно выточен из глыбы льда. Каким жёстким человеком нужно быть, чтобы заработать на такое? Каким придирчивым и строгим, чтобы подопечные сработали так идеально? И какие предпочтения иметь? Мне начинает казаться, что хозяин дома сам холоднее льда. И я снова чувствую, как немеют пальцы, и мурашки бегут по коже.

Я считаю ступени, пока мы поднимаемся по полукруглой лестнице. За стеклянной дверью с двумя створками прячется холл, уставленный мебелью из тёмного дерева. К своему стыду я отмечаю, что не знаю названий и половины этих причудливых в своей форме лавочек и шкафчиков.

– Ты что делаешь? – Влада уставилась на мои босые ноги.

– Ра-разуваюсь.

– Я тебе зачем туфли эти купила? Чтобы ты перед ним босиком предстала. Ты должна произвести соответствующее впечатление. Я ему не уборщицу дарю, в конце концов. Надела обратно, быстро.

Я послушно обуваюсь. И хозяйка ведёт меня сквозь арки до белого кожаного дивана перед огромным полукруглым окном. В комнате так светло, что я щурюсь.

– Сиди и жди здесь, – звук её каблуков постепенно удаляется, и только когда стихает совсем, я облегчённо выдыхаю.

Ужасно хочется позвонить маме. И Катьке. Но хозяйка сказала, что выдаст мне мой рюкзак с вещами и телефоном только после знакомства. А ещё мне нужно как-то поговорить насчёт завтра. Я любым способом должна попасть на похороны Антона. И поговорить с его мамой. И сказать что-то ему… на прощание.

Сижу уже пятнадцать минут. Высокие напольные часы толкают стрелки на «ровно час», и раздаётся будоражащий гул. Я невольно вздрагиваю. А потом поднимаюсь, и начинаю ходить взад-вперёд.

У меня мерзкое ощущение, что за мной наблюдают. Из-за какого-нибудь уголка сада сквозь это огромное окно, или через узенькое отверстие в зрачке на массивном портрете седовласого мужчины, или у них тут повсюду камеры…

Делаю несколько шагов по коридору в противоположной стороне от того, куда ушла Влада. Он изгибается полукругом. С одной стороны глухая стена, увешанная картинами. Над каждой маленькая лампочка, как в настоящих галереях, и под пейзажами размашистые и узкие, красивые и странные подписи художников. Закрадывается мысль, что всё это какие-то дорогущие подлинники. С другой стороны узкой дуги коридора вытянутые окна. За ними бесконечный цветущий сад. Я сама не замечаю, как иду всё дальше, перебирая взглядом кустарник за кустарником, и с удивлением обнаруживая, что не все из них мне знакомы.