Но все произошло не так, как я предполагал. Машка выглядела испуганной. Она сказала, что у нее боли в нижней части живота. Я тоже перепугался. Не хватало только, чтоб у нее случился выкидыш и она закровила прямо тут. Не слушая возражений, я схватил ее в охапку и потащил в больницу.

В приемном отделении царило мертвое спокойствие. Никто никуда не торопился и на больных внимания не обращал. Это раздражало. Хотя, по-честному, мы могли бы и подождать. С Машкой, похоже, никакой драмы не было. Еще в машине она сказала, что боли стали меньше, но больничный люд, скрывающий за видимостью занятости свое безделье, этого не знал и ничуть не беспокоился по поводу беременной женщины с внезапной болью. А я, во-первых, принял смородиновой настойки, а во-вторых, что намного хуже, у меня произошел двойной облом с бабами. С Нинкой из-за ее папаши, с Машкой по состоянию здоровья. У меня в крови было очень много адреналина. Не хочу вдаваться в подробности, но, когда я увидел, что сотрудники, мягко говоря, не торопятся подойти к Маше, я «немножко» возбудился и «слегка» их пожурил. Но в милицию они звонили зря. У лейтенанта, отличного мужика, тоже, как оказалось, была беременная жена. В итоге пулей прилетевший доктор осмотрел Машенцию по всем правилам пропедевтики внутренних болезней. И, слава богу (для доктора тоже), ничего опасного не нашел. Просто цистит. От этого не умирают. Но облом все-таки остался обломом.

Через несколько дней меня вызвал Тимур. Наши отношения с ним за эти дни сильно подпортились, хотя до явного конфликта дело не доходило. И я даже не понимал почему. Я имею в виду испорченные отношения, а не конфликт. В конце концов, никакой драмы в том, что наши мнения не совпали, не было. Хотя, если по-честному, в данном случае он мог решить, что я действовал через его голову. И в какой-то степени был прав. Раньше-то мы, как правило, пели дуэтом. А тут волею обстоятельств возник расклад, что он оказался и против меня, и против Олигарха.

Но когда Тимур заговорил, я понял, что все даже хуже, чем я предполагал.

– Мне звонил Нёма и просил, чтобы я послал тебя к нему. Так что в два ты должен быть на Трубной.

Я не понимал, какого лешего Олигарху от меня надо. С Ниной после той встречи я только раз целомудренно посидел в кафе, а в делах фирмы Тимур и так вполне справлялся с обязанностями босса. Вот уж чего я меньше всего хотел, так того, чтобы он почувствовал себя выброшенным за борт. А именно так он, похоже, себя ощущал. И это ему любви ко мне не прибавляло.

Но встреча с Олигархом меня ошарашила. Едва мне кивнув, он спросил:

– А кто такая Мария Пономаренко, Родион Николаевич?

Я даже не сразу понял, о ком это он. Что Машкина фамилия Пономаренко, я вообще позабыл, и вначале судорожно начал вспоминать поименно женщин среди сотрудниц или клиенток.

– Затрудняетесь, Родион Николаевич? – чуть издевательски переспросил Олигарх. – Маша Пономаренко. Вспоминайте же. Девушка, с которой вы живете.

Я вылупил глаза. При чем здесь Машка?

Наум заметил мое удивление и более спокойно продолжил:

– Вас удивил мой вопрос, любезный Родион Николаевич? Так я вам объясню. Я вполне современный человек, а моя дочь – совершеннолетняя и тоже вполне современная девушка. И, тем не менее, меня смущает возникшая между ней и вами ситуация. Я не вникаю в подробности, до какой степени близости вы успели дойти, но она – моя любимая дочь, и я считаю своим долгом оберегать ее от глупых и поспешных поступков. И вижу зарождающуюся проблему. Если бы вы просто понадобились ей на раз по зову природы, то меня это ни капельки бы не взволновало. Максимум, я бы от вас откупился. Но вы, к сожалению, ей нравитесь чуть сильнее, чем мне бы хотелось, и это начинает меня беспокоить.