Миновав греблю, входим в лес. Тут вперемешку растут дубы с кленами, ясени и ольха.

– Давай за мной, – говорит Витька, забираем влево. Продираемся сквозь кусты жимолости и выходим на поляну. Посередине стоит танк. Рыжий, гусеницы вросли в мох, длинная пушка с набалдашником глядит вбок.

– Ух ты! – выпучиваю глаза. – Немецкий?

– Ага, – сплевывает на землю Витька. – Ну как, видел когда-нибудь такой?

– Не, – верчу головой. Подходим вплотную.

Танк размером с копну, в борту рваная пробоина, верхний люк открыт. Обхожу кругом, с интересом рассматривая махину, возвращаюсь к стоящему на месте брату.

– Хочешь залезем внутрь? – предлагает он.

– Еще бы.

Через пару минут находимся внутри. Там полумрак, видно место водителя, задняя часть пушки и какие-то механизмы. Пахнет погребом и ржавчиной. Под ногами что-то звенит, нагибаюсь – стреляные гильзы. Сую несколько штук в карман, будет чем похвастаться дома перед пацанами

– Ну что, вылазим? – говорит Витька.

– Давай.

Спустившись, отряхиваем штаны, и он рассказывает, что в сорок третьем тут были сильные бои, после них и остался этот танк, а за лесом старые окопы.

– Понял, – говорю я и рассматриваю гильзы. Они из окисленной латуни, длиною со спичечную коробку.

– А ты почему не набрал? – спрашиваю брата.

– У нас такого добра навалом, – машет рукой. – Попадаются даже с пулями. В костре хорошо взрываются.

Тем же путем возвращаемся назад, солнце клонится к закату. По селу, в пыли, неспешно движется стадо коров, сзади пастух щелкает бичом. У ворот буренок ждут хозяйки.

Гулянка на усадьбе родни между тем продолжается.

Ехали казаки из Дону до дому,

Обманули Галю – забрали с собою.

Ой, ты Галю, Галю молодая,

Обманули Галю – забрали с собою!

доносится из открытых окон.

Заходим во двор. Там на лавке, под высоким осокорем, дымя папиросами, беседуют мой папка, дядька Богдан и его кум Матвей.

– Ну шо, нагулялись? – спрашивает нас дядька.

– Ага, – дружно киваем.

– И куда ходили?

– Показывал Валерке в лесу танк, – кивает на меня Витька.

– Что еще за танк? – интересуется родитель.

– Фрицевский подбитый, с войны остался, – говорит Матвей.

– Ясно.

Вскоре песня стихает, гулянка прекращается, гостей определяют спать. Старшие отправляются в хату деда Илька, это брат бабушки. Отец с мамой и я остаемся здесь. Нам выделяют одну из спален с двумя кроватями.

На следующее утро, умывшись и приведя себя в порядок, завтракаем в том же составе. Завтрак необычный. Перед каждым миска янтарного медом, в центре нарезанный крупными ломтями пышный каравай (зовется паляница), пара кувшинов холодного молока и рассыпчатый творог на блюде.

Дядька Богдан откупоривает бутылку самогона, наливает взрослым по чарке, все чокаются «дай Бог не последняя» и выпивают. Потом каждый берет деревянную ложку и начинает сербать мед, закусывая ноздреватыми ломтями хлеба.

– У вас что, всегда так за завтраком? – выхлебав часть миски, спрашивает у хозяина отец.

– Не, – отправляет в рот очередную ложку. – Только по большим праздникам.

– А сейчас какой? – вякаю я со своего места.

– Ты приехал,– подмигивает дядька Богдан и грохает дружный смех.

– В старые времена в Сербии почитай в каждой семье имелась пасека, – шамкает дед Илько. – Мне мой дед рассказывал. Держим их и тут. А – то как же?

От второй чарки папка отказывается (нам в дорогу) закончив завтрак, выходим во двор, оттуда на улицу.

Там родня загружает в багажник «Москвича» гостинцы – двух жирных ощипанных гусей, липовый бочонок меда и корзину золотой антоновки. Потом все тепло прощаются, мы приглашаем родню в гости и усаживаемся в машину.

Папка запускает мотор, включает скорость, отъезжаем от усадьбы. Вскоре село остается позади, едем по грунтовке среди убранных полей и еще спящих посадок.