Фёдор усмехнулся:

– Не будь наивным. Не зачтут. Забудут! И что ты всё заладил про службу да про службу! Давай поговорим о чём-нибудь более приятном. Эльмира тебе пишет?

– Пишет. Я уже два письма от неё получил.

– Это хорошо, – одобрил Фёдор. – Она, Эльмира, одна из первых красавиц на нашей улице. Подваливали к ней разные ухажёры, но так же быстро и отваливали. Быстро она их отшила. А ты продружил с ней с весны до середины лета, и она тебя не прогнала. Значит, что-то в тебе нашла, что-то увидела. Цени! Серьёзная она деваха, Элька, вся в мать. Её мать, прежде чем выйти замуж, не поленилась сходить на ту улицу, где жил её жених, и не постеснялась расспросить у тёток: «Кто тут у вас Олег Алифанов, что он за человек?». Тётки её уверили: «Отличный парень! Вежливый и культурный, всегда опрятно одет, и пьяным мы его никогда не видели. Смело выходи за него замуж, девушка, не прогадаешь!» Ну, поженились они. Вот так и образовалась Эльмира. Родители её живут дружно, оба инженеры на оружейном заводе. И дочь пошла по их пути, учится в институте.

Офицерам было скучно сидеть с солдатами на степной точке, и они почти целые дни проводили на центральной усадьбе. Следует заметить, что директорами совхозов и их заместителями тогда назначались сплошь полковники и подполковники, недавно уволенные в отставку по недавнему сокращению вооружённых сил. Закалённые военной службой и войной действующие офицеры быстро нашли общий язык и подружились с отставными.

Пользуясь отсутствием офицеров, однажды в конце дня все пять наших сержантов отлучились из колонны. Вернулись они на закате изрядно пьяными. Они вообразили, что без них солдаты окончательно распустились, и с удвоенной энергией взялись наводить порядок. Особенное усердие проявил старшина роты, саратовский мужик Мишка Смоляков. Он придрался к Казюкову, который первым попался ему на глаза.

– Почему ты расстёгнут до пупа, Казюков? Почему подворотничок у тебя грязный?

– Брось, старшина, – примирительно сказал Казюков, застёгиваясь. – Мы тут не на параде. Подворотничок успею подшить до отбоя.

Смоляков не унимался:

– Распустились! Совсем забыли дисциплину, говнюки! Казюков не выдержал:

– Да ты на себя посмотри! Залил глаза и стоишь как шут гороховый!

Лицо Смолякова стало наливаться краснотой.

– Да ты знаешь, кто я такой? Меня вся армия знает. Ты знаешь, сколько я совершил прыжков? А ты… Ты бы там сразу умер со страху. Не казюк ты, а кизяк. Тульский самоварник!

Казюков взорвался:

– Ах ты маненечка! – и коротким взмахом влепил плюху в пьяную физиономию Смолякова.

Тот покачнулся, но не упал. Потом растерянно похлопал глазами и молча удалился.

Наутро о случившемся никто не вспоминал. Не могли сержанты жаловаться капитану! Сами затеяли этот пьяный базар, сами были и виноваты.

В последних числах августа жарким солнечным утром колонне приказали сниматься с места и следовать в другой совхоз, в соседний район.

Пришли машины. Солдаты начали снимать палатки и грузить военное имущество. Трудясь, они переговаривались между собой:

– Слишком много нас сюда нагнали. Так много, что не знают, куда приткнуть и чем занять.

К полудню погрузка была закончена. Можно было отправляться в путь.

Прощай, захолустный, забытый богом уголок! Скоро отдохнешь от нас и вернёшься в своё естественное состояние. Порубленный лозняк снова вырастет, и вода в прудике осветлится. Влага из него будет проникать в колодец низины, отфильтрованная пластами глины и песка. Место, где стояли палатки, зарастёт травой.

Солдаты заняли места в кузовах грузовых машин. Капитан пошёл прощаться с жителями дома. Они с утра до позднего вечера пропадали на работе, на центральной усадьбе. Но в этот час в доме кто-то был.