Расслабиться я смогла только после того, как муж вытянулся на соседней половине кровати. А спустя четверть часа его дыхание стало глубоким и ровным...

Что ж, здравствуй, мое недоброе утро!

Я смотрю на свое малопривлекательное отражение и вздыхаю. Лицо совсем бледное, сероватое даже. А мои глаза - обычно ясные и любознательные, - сейчас кажутся погасшими и неживыми. Словно окна, в которых вырубили электрический свет. Тягостное зрелище...

Ну и ладно! Было бы странно, если бы они сияли от радости после новости, что твой муж трахается с кем попало, пока у тебя пузо растет и ноги опухают.

Стою под душем дольше обычного. Наверное, бессознательно надеюсь, что горячая вода смоет с меня хотя бы часть гнетущего настроения... но все без толку.

На часах уже почти девять, когда я захожу в нашу просторную светлую кухню и вздрагиваю.
За домашней барной стойкой стоит мой муж, небрежно опираясь локтем о столешницу. Пьет свой любимый черный кофе без сахара. И его пронзительные синие глаза внимательно следят за мной поверх белоснежного ободка чашки.

Обычно Князев уезжает в свой офис в половине девятого, но сегодня он задержался. Неужто нечистая совесть покоя не дает?

Но все равно это оказывается для меня неприятной неожиданностью. Мне сейчас жизненно важно побыть одной и не видеть мужа. Совсем.

- Я заварил тебе медовый чай с мятой, Даша, - сообщает он. - Как ты любишь.

Я молча сажусь за стол, подальше от барной стойки. Механически беру маленькую ложку с блюдца и начинаю бездумно помешивать чай.

Динь-динь. Динь-динь... Дзинь-бух-плюх!

- Извини, Влад, - иронически сухо говорю я окаменевшему мужу, глядя на осколки разбившейся кружки в луже сладкого мятного чая на полу. - Рука дрогнула. Такая вот... нормальная случайная слабость. Потом уберу за собой, - и, помедлив, добавляю: - Пойду собираться в клинику. Если хочешь, можешь прислать своего водителя к обеду, чтобы меня отвез туда. Или я могу обойтись «вшивым таксистом», сам решай.

***

Киваю консьержке и медленно выхожу из подъезда вслед за водителем с моей прозрачной сумкой с вещами для частной клиники. Паспорт, деньги и прочие мелочи - тоже там, в отдельном кармашке. Еще с седьмого месяца беременности я совсем перестала носить на себе даже маленькие сумочки - очень неприятно было ощущать даже легкое давление ремешка на плече.

- Князева Дарья Алексеевна? - делает шаг навстречу молодой прыщавый парень, с виду совсем еще юнец.

- Да, - выжидательно притормаживаю я.

- Я курьер от Беловой Раисы Ивановны, звонил вам только что. Вот, распишитесь здесь... спасибо! Хорошего вам дня!

В моих руках оказывается большой конверт с именем матери в строчке отправителя. И документами на старый дом бабушки внутри, надо полагать.

Я задумчиво сую конверт в подмышку и неуклюже устраиваюсь на заднем сиденье машины.

Невольно вспоминается о том, когда мне довелось побывать там в последний раз. Кажется, на похоронах, года три назад, еще до замужества. Дом был хоть и старый, деревянный, но запомнился мне тогда уютным, чистеньким, с ухоженным палисадником и маленьким аккуратным огородом. Бабушка у меня была хмурая, нелюдимая, но очень хозяйственная и трудолюбивая. Жаль, что мать на неë совершенно не похожа в этом. Кто знает, может быть, она пошла в неведомого отца, который бросил бабушку еще до рождения нежеланной дочки..?
Саму бабушку я очень уважала, но мы с ней не были близки.

Каждый раз, когда мать скидывала меня под ее присмотр на летние каникулы, я старалась себя вести тише воды, ниже травы. Побаивалась лишний раз открыть рот. Очень уж по-учительски строго и холодно меня отчитывали за малейшую провинность. Всю свою жизнь бабушка работала педагогом в загибающейся деревенской школе, так что после выхода на пенсию ее привычки к учительской дисциплине нашли свою отдушину в воспитании единственной внучки.