Вечерний поход в ресторан завершился двухдневной лежкой и отпаиванием кутил морсом и молоком. Славно погуляли…

Протрезвев и слегка придя в себя, Керимгаджиев со все еще больной головой улетел домой на Камчатку в послевоенный отпуск. Афоня, как всегда, был крепким бойцом и человеком слова: успел сначала заглянуть на денек к Элеч-ке, а потом заехал в область, в родное село, повидаться с родней. Ну а Эдику пришло время вновь сдаваться на службу в армию…

Так уж вышло, что офицерской формы по возвращении с войны у Громобоева не было: полевая форма, песочник, маскхалат и горный костюм были подарены сменщикам и друзьям, а повседневная и парадная сгорели в прошлом году вместе с каптеркой после прямого попадания в нее шального реактивного снаряда.

Пришло время подводить некоторые неутешительные итоги: квартиры после быстрого развода с первой женой нет, вещей нет, деньги, заработанные на войне, за два месяца отпуска с молодой женой спустили на вино и шампанское, да еще друзья, вернувшиеся с фронта, в этом деле хорошо помогли. Военной формы, в которой следовало явиться на беседу в кадры, тоже нет. Что делать?!

Кутежи завершились как раз за неделю до срока, когда надлежало явиться с предписанием в штаб округа. Громобоев узнал адрес и помчался в военное ателье, заказывать срочный пошив кителя и брюк. Портной и закройщик вошли в положение бедняги, взялись сделать все быстро, но запросили двойную цену. Или в порядке очереди, но тогда жди завершения пошива месяца три-четыре. В джинсах в штаб не явишься. Куда деваться – согласился, ведь опоздание на службу – серьезный проступок! Эдик вздохнул и отсчитал сто рублей.

Портной, что-то весело насвистывая и напевая, быстро сделал примерку, через день вторую, и вот через пять дней заказ готов! Получите и носите на здоровье. В итоге успел вовремя, можно сказать, что погоны подшивались на плечах капитана почти на ходу.

День, когда пришлось сдаваться в цепкие лапы высокого начальства, выдался пасмурным, словно небеса сочувствовали капитану и плакали вместе с его сердцем. Эдик неторопливо прошелся по Дворцовой площади, с наслаждением впечатывая военные туфли в древние булыжники. Площадь была, как всегда, прекрасна, величественна и равнодушна к куда-то спешащим людям. Она лежала молчаливо, навечно пригвожденная к земле гранитным столпом. А этот круглый столп, в свою очередь, опершись о постамент, казалось, как раз и продырявил мокрое небо. Громобоев подмигнул памятникам архитектуры и пошел к искомому подъезду в монументальном здании Главного штаба Российской империи.

Получив пропуск и поблуждав по бесконечным коридорам огромного здания, по хитроумным лабиринтам лестниц, переходя с этажа на этаж, капитан наконец-то попал к кабинету начальника отдела кадров политуправления. Эдуард нервно и шумно выдохнул, словно готовясь отхлебнуть чистого спирта, и осторожно постучался в дверь.

– Да-да, смелее! Войдите! – раздался громкий, начальственный голос изнутри кабинета.

Эдик с силой надавил на дверную ручку и решительно вошел. За столом сидел добродушный полковник с приветливой улыбкой на упитанном лице.

– Товарищ полковник, капитан Громобоев! Прибыл для дальнейшего прохождения службы! – громко и четко доложил Эдуард.

– О-о-о! Наслышаны, наслышаны! Орел! Судя по нашивкам, есть награды: орден и медали! За ранение?

– За боевые заслуги…

– Понимаю, понимаю. Итак, значит, прибыл к нам служить из Афганистана?

– Так точно! – гаркнул Громобоев.

– Тише, тише! – поморщился хозяин кабинета. – Не в горах же… Садись, капитан.

Хозяин кабинета вызвал по телефону делопроизводителя, а пока личное дело доставляли, полковник задал дежурный вопрос: