– Но, Иван Михайлович, парень же, наверное, имел какие-то свои резоны?..

– Резоны? Какие на экзамене могут быть резоны? Жалкое бормотание о каком-то, шутливом стихотворении Карамзина, якобы что-то там доказывающем… Нет, дорогой мой. Пока ты ученик, изволь придерживаться канонов науки, в данном случае, пушкинистики. А вот когда освоишь азы, найди себе научного руководителя и излагай ему свои резоны. Только тогда! Согласен?

– Да, Иван Михайлович, – как можно убедительнее ответил Скундин.

Очень скоро ложь сделалась неотъемлемой частью общения Скундина с тестем. Понимал ли это Иван Михайлович? Конечно. Он видел зятя насквозь, видел он и кое-как скрываемую неприязнь к себе, но это лишь раззадоривало Ивана Михайловича и заставляло с большей энергией создавать из него своего побочного отпрыска…

И.М. Бочков, действительно, был выдающейся личностью. На его похоронах некоторые, правда, называли его еще и выдающимся деятелем советской науки. Это неверно: ни одно научное открытие не носит его имени. И, тем не менее, он заслуженно достиг статуса выдающегося человека: его умение разбираться в людях и подчинять их себе были поистине уникальны.

Владимир отпер комоды и ящики, занялся разбором бумаг покойного. Они большею частию состояли из хозяйственных счетов и переписки по разным делам. Владимир разорвал их, не читая. Между ими попался ему пакет с надписью: письма моей жены. С сильным движением чувства Владимир принялся за них…

Пушкин, «Дубровский»

30 августа (вечер)

Мое исследование диска застопорилось. Время от времени пытаюсь хотя бы что-то расшифровать, но всякий раз возвращаюсь к семиглазу и дальше – ни с места. Да и на работе были очень тяжелые две недели: надо было закончить обработку социальных данных по Пенсильвании. Кстати, некоторые цифры оказались весьма любопытными. Например, разводом заканчивается здесь каждый 26-й брак. Многовато для «обетованной страны»!…А среднее количество детей в семье – 4. Вот это нормально, это хорошо.

…А нам с Марией Бог детей не дал. Ну, почему Он не наказал меня одного? Лишил бы руки или ноги, например. Ведь это я согрешил тогда в Нью-Йоркском отеле, Марию-то за что? За что Он лишил счастья материнства мою Марию, мою Наташу Ростову, вынудив ее всю нерастраченную материнскую любовь перенести на мужа, что совсем не то?..

Я давно хотел перечитать письма Марии. Я знал, как это будет тяжело, и вот сегодня все-таки решился:

“Ты уехал, и опять я одна… Что у тебя с работой? Не увлекла ли тебя какая-нибудь Наталка-Полтавка? Вчера я раскрыла подаренный тобой «Сборник стихотворений Пушкина» и наткнулась на стихи, которые как будто адресованы мне:

Что ты решил с нашим обручением? Мой дядя Юлиуш, который помощник ксендза, говорит, что католичество – религия более молодая, чем православие, а значит, более прогрессивная. «Пусть твой Анджей, – говорит он, – сравнит, уровни просвещения польских и русских крестьян. У нас 100-процентная грамотность, а в России умеют читать и писать, дай бог, 10 процентов крестьян. А ведь начальная школа всегда была у христиан под попечительством церкви». И еще дядя Юлиуш говорит, что в православном «Домострое» написано: «Богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а еще душевные грехи – учиться астрономии, потому что главное – это усвоение житейских правил, а не научных знаний».

…Дядя Юлиуш согласен обвенчать нас. Но я тебя так сильно люблю, что если ты не хочешь становиться католиком, я готова перейти в православие”.