Если это не поощрение агрессии, то, что тогда?

На следующий день Менсдорф привез Грею копию ультиматума.

Изобразив на своем лице отчаяние, тот заявил, что это «самый страшный документ из всех когда-либо порождённых дипломатией».

В тот же день, 24 июля, Грей принял Лихновского. Он заявил ему, что, пока дело идёт о локализованном столкновении между Австрией и Сербией, министра иностранных дел Великобритании вся эта возня не касается.

– Если общественное мнение России заставит русское правительство выступить против Австрии, – сказал он, – тогда дело могло бы обстоять иначе. Если же Австрия вступит на сербскую территорию, то опасность европейской войны возростет многократно. Всех последствий подобной войны четырёх держав, – министр сделал особое уцдарнеи на слове «четыре», подразумевая Россию, Австро-Венгрию, Германию и Францию, – совершенно нельзя предвидеть…

Как видите, о возможности вступления в войну пятой великой державы, Грей не упомянул ни словом.

Затем Грей пустился в пространные и совершенно никому не нужные рассуждения об обнищании и истощении, которое вызовет война, о возможности революционного взрыва и об ущербе, грозящем мировой торговле.

Посла проблема обнищания и истощения волновала мало, поскольку он услышал то, что так хотел услышать. Англии в числе возможных участников войны не было…

Если называть вещи своими именами, то венский ультиматум являл собой самый настоящий вызов.

Сербский регент королевич Александр именно так его и воспринял и 24 июля прислал Николаю II телеграмму.

«Вчера вечером, – писал он, – австро-венгерское правительство передало сербскому правительству ноту относительно покушения в Сараеве.

Сербия в сознании своих международных обязательств заявила с первых дней ужасного преступления, что она осуждает это злодеяние и готова открыть следствие на своей территории в том случае, если дело, которое ведется австро-венгерскими властями, докажет соучастие некоторых ее подданных.

Но требования, заключенные в ноте австро-венгерского правительства, несовместимы с достоинством Сербии как независимого государства и излишне для нее унизительны.

Требуется, между прочим, в категорической форме от нас декларация правительства в официальной газете, приказ короля по армии, в котором мы осуждали бы враждебный дух против Австро-Венгрии и вместе с тем высказали бы себе самим упреки за преступное попустительство по отношению к коварным проискам, далее нам ставят условием присутствие австро-венгерских чиновников в Сербии как для совместного участия с нашими в следствии, так и для наблюдения за выполнением остальных мероприятий, указанных в ноте.

Нам дают 48-часовой срок для принятия всего, в противном случае австро-венгерская миссия выедет из Белграда.

Мы готовы принять те требования Австро-Венгрии, которые совместимы с положением независимого государства, а также и те, кои ваше величество, по ознакомлении с ними, посоветуете нам принять; мы строго накажем всех тех, участие коих в покушении будет доказано.

Среди условий находятся и такие, которые требуют перемен в нашем законодательстве, и для сего нам необходимо время.

Срок назначен слишком краткий.

Австро-венгерская армия сосредоточивается около нашей границы и может нас атаковать по истечении срока. Мы не можем защищаться.

Посему молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее.

Ваше Величество дало нам столько доказательств своего драгоценного благоволения, и мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в его славянском и благородном сердце.

Я являюсь выразителем чувств сербского народа, который в эти трудные времена молит Ваше Величество принять участие в судьбах Сербии».