– Я запутался. Книжки и сделали из меня то, что Вас бесит.

Он улыбнулся и протянул мне новую стопку листов. В этот раз они были исписаны пляшущим почерком плохо видящего человека.

– Не книги, а неправильное отношение к вымыслу. Вот их, – он потряс бумагами перед моим носом, – бояться не стоит. Даже такому впечатлительному парню. В последний раз скажу: то, что Вы читаете сейчас – жизнь.

У подножия Древнего Храма она остановилась, обтирая платком руки и разрабатывая замлевшие от долгого бездействия пальцы. Сотни нешироких ступеней с выбоинами и выщерблинами – отметинами путников и их телег – смотрели на женщину в упор. Вечные, не страшащиеся того, что они охраняли и к чему сопровождали.

Солнце оплавляло землю. До вечерней прохлады было ещё с десяток-другой шагов. Надев свитер, до того путешествовавший у её бёдер, странница осторожно пропустила руки через кожаные петли вожжей, привязанных к грузу.

Пора. Колёса медленно перескакивали и с глухим стуком встречали всё новые и новые ступени. Трясся багаж, наскоро спелёнатый брезентом: три продолговатых ящика, сложенных на манер пирамиды, один другого меньше. Женщина изнывала. Иногда она открывала рот, шумно дыша, и чувствовала, как капли пота срываются с ложбинки над верхней губой и падают на грудь. Кожа шеи и плеч болела и саднила.

Всё же хорошо, что она отправилась в дорогу сама. Можно сказать, это повод для гордости – горькой и странной гордости человека, отсрочивающего конец. Когда в мире столько вер и столько способов справиться с бессилием и гневом, она выбрала сложный, витиеватый, опасный путь, который, может быть, чему-нибудь её и научит. Это заставило идущую улыбнуться, и она услышала, как с тихим хлопком треснула тонкая кожица нижней губы. Завибрировал на руке браслет: «Пульс 124 уд. мин.». Ещё немного.

Плотное полотно неба рассекла розовая стрела заката – пролетела и скрылась за вершиной Храма, чиркнув по своду и осветив отполированные временем колонны. В спину путешественнице задул тёплый, шершавый ветер. В воздух взвился песок. Казалось, его было немного, но то тут, то там над ступенями поднимались, закручиваясь, упругие золотые спирали, которые перекрещивались, сталкивались и, срастаясь, рассыпались вновь.

«Дерьмо».

Она редко отчётливо что-либо произносила про себя. Чаще всего мысли неслись сплошным потоком. Им был не нужен ни один из существующих языков – только образы, память о запахах, формах и текстурах. Но это «дерьмо» было исключением. В нём уместились усталость, обезвоженность, стёртые ноги, обеспокоенность песчаным штормом и отзвук времён, когда она бранилась чаще, чем следовало.

Женщина втащила багаж на площадь у входа в Храм, опустилась на колени и опёрлась руками о покатые, плотно подогнанные друг к другу камни. Ветер стих. В замолчавшем мире шаги сотрудника службы безопасности звучали сверхъестественно громко.

– Добрый вечер. Позвольте, я возьму Ваш…

– Нет. Нет-нет-нет. Помогите встать. Много у вас тут ступеней. И день… не из лучших.

Она опёрлась на его руку аккурат над запястьем, проигнорировав раскрытую ладонь, и привстала. Под куполом неба отливались первые звёзды. Охранник указал на длинный стеклянный флигель, состоящий из нескольких, разделённых перегородками в человеческий рост, комнат. В помещениях ещё горел свет.

Белые письменные столы и стулья. Сервировочные тележки. Корзины с безупречно свежими фруктами. Абсолютная стерильность.

«Наверняка там играет музыка для медитации, а персонал говорит с тобой, как с душевнобольным и косится на тревожные кнопки».

Она глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и двинулась за новым провожатым. У входа в здание посетительницу остановили и с осторожностью обыскали.