– И у меня звезда, как и у вас. Дайте-ка, – он осторожно взял одной рукой её тонкую кисть. – Точно! Вот посмотрите? У меня тоже. Ну, раз и у вас!.. Вы не бойтесь, мы с вами с ума не сойдём!

Вокруг послышался смех. Вадик насторожился, но сообразив, что это – одобрение, засмеялся сам. И она засмеялась.

И сейчас, проходя по уснувшему полутёмному вагону, Костя как будто слышал этот смех – мелодичный чистый смех обрадованного ребёнка.

В эту ночь он долго не мог уснуть: то ему казалось, что слишком сильно дует из окна, но укрывшись, начинал мучиться от жары, а когда почти уже наступила минута блаженного сонного успокоения, из темноты одинокой свечкой вспыхнуло её лицо – и опять сон отскочил испуганно, и всё началось сначала – холод, жара… Потом наступило утро, а с ним возня в вагоне, скрип переводимых стрелок, чехарда с бельём.

Седьмой час. Белёсая мгла. Вышел на перрон. Холодный ветер стремился забраться за шиворот. Костя стоял в форменном пиджаке, без фуражки, но холода не ощущал.

– До свидания, спасибо!… До свидания! – прощались ещё не совсем проснувшиеся ребята, и тянулись, тянулись без конца. Потом выкатила мельница и вторая воспитательница, пересчитали детей. Отхлынули, смешались с толпой. А вот и она. Шапочка, шарф, до половины скрывающий лицо. И не узнаешь! Только глаза – мерцающий, загадочный взгляд, точно зовущий следом. Да, нескоро позабудет он эти глаза.

– До свидания, Костя, – сказала она и, наверное, улыбнулась, жаль, губ не было видно.

Он пробурчал что-то и отвернулся, а потом долго смотрел ей вслед.

А что ещё прикажете делать?

– Аня, а вы любите зиму?

– Я?

Снег, снег и снег. «Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья…» Красиво всё придумано!

– Здорово всё придумано, Анечка! Всё в природе бессмысленно, и только человек наделён разумом для поиска смысла… смысла всего, что бессмысленно…

– А?

Снег да снег кругом. Раньше я любила снег. Раньше я любила… когда всё это было, я даже позабыла, совсем я позабыла, когда я снег любила… Ох, какая глупость! Ну, чего она, дура, долбит? Долбит и долбит? Вот ещё одна прилетела. Или это он? Как-то их надо различать по чёрной полоске. И кто додумался повесить сюда это сало? Конечно, люди не умнее птиц. Тоже долбят. Долбят и долбят. Как мне всё надоело!

– Аня, что вы всё время ходите, как маятник? Всё время ходите туда и сюда!

Аня пожала плечами и села к окну вязать.

А вот и доктор. Остановился за дверью и с кем-то разговаривает.

– Ну, как поживаем? А синячки уже позеленели, значит, идём на поправку. А настроение как? Тоже зелёное?

Это, надо понимать, он так шутит.

– Сегодня будем говорить? Или молчать? Присядьте-ка. Вот так. Смотрите сюда. Хорошо. Умница. Ну, и как же вас называть, мы в прошлый раз так и не выяснили.

Он, видимо, был в прекрасном настроении – так весь и лучился от кончиков ботинок до белоснежной своей головы. Даже прикосновения его были не осторожными, как прошлый раз, а властными, энергичными.

– Доктор…

– Да-а? Меня зовут Владимир Николаевич.

– Доктор, а когда у вас появилась седина?

– Седина? – стетоскоп выскользнул из его руки и с глухим звуком упал на пол. Анюта бросилась поднимать.

– Ничего-ничего, спасибо. Седина?.. А что?

– А у меня в восемнадцать… Называйте меня Эсмеральдой, – добавила она и уставилась в окно, как будто не было здесь больше никого, как будто не её тела касались умелые руки доктора. А за окном падал снег, и бойка синичка терзала прикрученный проволокой к подоконнику кусочек сала.

– И уберите отсюда эту кормушку, не то я разобью окно молотком и буду сыпать соль на хвост этим зловредным тварям.