– Девочки, а не пора ли вам пора? – спросил он и дал одному из близ сидящих пацанов лёгкий подзатыльник. Внушение подействовало. Весёлая компания распалась. Мальчики резво заняли верхние полки. Одна из двух девиц весьма недвусмысленно строила глазки. Костя отвернулся и натолкнулся глазами на ту: «крючковая» девушка в белом свитере и синих трико стояла у раскрытого окна, из которого ей в лицо ветер сыпал то ли снежинки, то ли капли дождя. Лицо и волосы уже успели увлажиться, а она стояла, будто ничего не чувствовала. Не грустная, но такая задумчивая, что эта задумчивость вызывала невольное сочувствие. Костю, смотревшего на неё через стекло, она не замечала. Тогда он вышел, ещё не зная, что скажет ей, но с самыми добрыми намерениями. Она обернулась. В ту же секунду задумчивость сменилась пылким, самым чистокровным гневом. Не проронив ни звука, она сорвалась с места и исчезла в противоположном конце коридора.
Костя постоял немного, закрыв окно, на минутку приоткрыл дверь в туалет и глянул на себя в зеркало: в лице его не было ничего, способного вызвать столь сильное раздражение. Он озадаченно пожал плечами и решил про себя, что такой странной пассажирки ему ещё видеть не приходилось. Когда он возвращался, она уже спала или делала вид, что спит. Во всяком случае, она лежала, отвернувшись к стене, и из-под простыни торчала только тёмная макушка.
После ночного дежурства Аня вошла в кабинет главврача и взволнованно сообщила:
– Владимир Николаевич, она заговорила!
– Кто?
– Ну, эта…
– Эта Лизавета?
Но обычно смешливая Аня не восприняла его шутку.
– Что же она говорит? – посерьёзнел и Владимир Николаевич.
– Она… она мне всю ночь рассказывает какие-то ужасы – про вампиров, что они на самом деле, что им кислорода…
– Анют, если ты будешь так тараторить!.. Не делай страшные глаза, сядь и расскажи всё по порядку. Что там ещё за вампиры?
– Да! Она говорит, что есть люди, у которых в крови кислорода не хватает и тогда они… чужую и ещё, что когда она ещё не родилась, а была в утробе, её маму ударило током, и с тех пор она ток притягивает… электричество то есть, и ещё про какой-то саксафон и загробное знание, ну, это я уже совсем не поняла, и…
– Так-так. Очень интересно. Значит, заговорила, – Владимир Николаевич остановился у окна и принялся барабанить пальцем по подоконнику. Аня на цыпочках направилась к двери. – А почему именно с тобой?
– Н-не знаю.
Владимир Николаевич обернулся и взглянул на неё весело.
– Иди-ка, Анюта, домой, хорошенько выспись. Вот так вот, моя хорошая.
Звуки его голоса действовали успокаивающе. Анюта послушно направилась к двери, но, покидая кабинет, вспомнила ещё что-то.
– Ну? – спросил доктор.
– А ещё у неё в книге появилась закладка – какая-то фотография.
– Фотография? Что за фотография?
– Ну, там какой-то мальчик в лесу. Я спросила: откуда?
– И что?
– Она говорит: за батареей нашла.
– За батареей, – он, казалось, думал о чём-то своём.
– Да, она так сказала, но ведь там же каждый день убирают. И с собой у неё не было – ведь все вещи осматривали и книгу тоже – страничку за страничкой, – Анюта опять сделала «страшные» глаза и добавила уже почти за дверью, понизив голос: – Владимир Николаевич, я её боюсь…
Пришло утро, и начался обычный вагонно-пассажирский день. Для проводника Кости он начался с того, что рано утром к нему в купе просунулись две взъерошенные мальчишеские головы, и один из них, кажется, тот, что схлопотал вчера по затылку, спросил шёпотом:
– А это… куда нам пустые бутылки девать?
– А что – горит?
– Что горит? – не понял мальчишка и оглянулся на товарища. У Кости не было охоты объяснять, и он сказал: