– Скажи, приятель, – начал постовой, – а не мог бы ты… Ну, так, одну баночку тунца… Не за просто так, не думай!

Он извлек из складок плаща инкрустированный перламутром перочинный нож.

– Вещь! Два лезвия, штопор, открывашка – все из настоящей нержавейки!

Изображая заинтересованность, Лакош повертел ножик в руках, поиграл с лезвиями.

– Гм, – хмыкнул он. – Не знаю, не знаю, не так все просто! Гузка-то наш, знаешь ли…

Заерзав, дозорный принялся рыться в карманах в поисках чего-нибудь еще, что можно было променять. Взгляд его остекленел. Он и не заметил, как метрах в двухстах от них на дороге притормозил грузовик. Не заметил, как из него выскочили двое и припустили за одной из лошаденок. Внимание его привлек только крик одного из русских: выругавшись, он вскочил и поднял ружье, но было уже поздно. Солдаты как раз запрыгнули в подъехавшую машину. Кляча, которой опутали канатом ноги, грохнулась на землю, и набравший ход грузовик потащил ее прочь. Было видно, как она вздымает голову и жалобно разевает рот. Чтобы хоть как-то оправдаться, постовой выстрелил им пару раз вслед, но даже пасущиеся лошади не повели ухом.

– Вот свиньи проклятые! – чертыхнулся солдат. – Второй раз уже со мной такое… Ох и задаст же мне фельдфебель!

Тут он запнулся и странно посмотрел на Лакоша. Тот предпочел поскорее ретироваться, не растрачиваясь на соболезнования. Свистнув Сенту, шофер не спеша побрел в сторону лагеря. Собеседник беспомощно проводил его взглядом, в котором читалось растущее осознание того, как его провели.

Когда Лакош дошел до кухни, лошадь уже свежевали.

Вечером в блиндаже начальника разведки подавали жареную конскую печень. Все дивились нежданной щедрости повара; о том, что на самом деле это была похвала его участию в конокрадстве, шофер предпочел умолчать. Три дня штабные отъедались гуляшем и котлетами из конины, а Унольду даже достались шницели. Потом от тощей клячи остались одни лишь кости, да несколько дней еще казала из канавы зубы шелудивая голова.

На белой глади степи одиноко распростерла крылья огромная серая птица “Ю-52” – старая добрая “тетушка Ю”. Уже ясно, что она села прямо перед советскими позициями. Как только об этом стало известно, полковой штаб охватила ярость. Можно ведь было… Можно было… Удивительно, как все оказались крепки задним умом, рассуждая, что можно было сделать, чтобы предотвратить перехват. Это же целых две тонны продовольствия – а может, топлива, а может, амуниции! Не видать их окруженной армии, но и русским радоваться рано. Разгрузить две тонны не так-то просто, в особенности под прицелом вражеских орудий. За весь день подойти к самолету никто не отваживается. Не исключено, что большая часть груза еще внутри. По нему дают пару очередей тяжелые пулеметы: тишина. Значит, все-таки не горючее. Как следует поразмыслив, артиллерийская дивизия выпускает еще три залпа с целью уничтожить технику. Два мимо, третий почти попадает в цель, однако, чтобы уничтожить “Ю”, надо попасть в яблочко. В конце концов поступает приказ командира полка подготовить команду саперов и взорвать машину. Фельдфебель Харрас направляется прямиком к Гузке.

– Господин обер-лейтенант, дозвольте мне пойти вместе с подрывниками!

– Вы? – меряет его взглядом ротный. – Что ж, пускай! Но вы хорошо подумали? Это весьма опасная затея. Если что пойдет не так – прикрыть мы вас не сможем!

– Хорошо подумал! – отвечает Харрас. И ведь правда, он все обдумал как следует: через несколько дней придет помощь, и начнется настоящая заваруха. По сравнению с этим вылазка под покровом ночи – просто детская забава. К тому же самолет не докатился до вражеских позиций. Вот он, тот шанс, которого он долго ждал!