– Всё в кучу собрал, – Устинов хмыкнул и добавил, чтобы слышал только я: – буду говорить всем, что Овсиенко петь не умеет, фальшивит. Свидетель же напел.

– Толя, – позвал я. – Позвони на радио, у нас всего две волны в окрестностях ловят. Спроси, когда играла песня про дальнобойщика в период до…

– Девятнадцати тридцати пяти, – подсказал Якут, взглянув в записи. – Тогда был зарегистрирован звонок в дежурке.

– Лады, – Толян подтянул к себе справочник и начал искать номер.

Дальнобоя отпустили, когда он подписал протокол, как и полагается, в нескольких местах, а вскоре явился Кобылкин, с красными от недосыпа глазами.

– Опять таксовал? – сочувственно спросил Устинов. Не я один знаю, выходит, он тоже как-то пронюхал про это. – А мы тут вместо тебя протоколы пишем. Ты поручение не забудь накалякать, на допрос дальнобоя – задним числом.

Дело по убийству проститутки возбуждено, и допрашивать, формально, мог только тот, у кого оно в производстве, или у кого есть его письменное поручение на это следственное действие.

– Короче, сегодня этого маньяка увезут в СИЗО, но я хочу его ещё разок погонять здесь, чтобы признался, да покрепче, – Кобылкин сел на подоконник, где обычно сидел Сафин. – А то про эту проститутку он вообще в отказняк идёт и ни в какую не сознаётся. Хотя заявление она на него писала. Вот и отомстил, гадина.

– Не бьётся путана, – сказал я. – Никак не бьётся с Крюгером.

– Опять? – он повернулся ко мне. – Чё у тебя не бьётся всё, Паха?

– Надо этого типа дёрнуть, – я повернулся к Толику. – Как у него фамилия? У Мишани, брата твоей бывшей?

– Зиновьев, – ответил он после пары секунд раздумий.

Толян начал набирать номер, но остановился, занеся палец над диском.

– А ведь все будут думать, что я ним поссорился и закрыл из-за этого, – произнёс он Толик печальным голосом себе под нос. – Состряпал дело и закрыл. И не докажешь никому, что он реально подозреваемый.

– Надо этого Мишу Зиновьева в розыск, – продолжил я, глядя на следака. – Он крутился рядом с жертвой в день убийства, и явно связан с новой ОПГ Сафронова, и все эти убийства барыг – разборки и борьба за кресло мэра. А вот трупы остальных – надо искать между ними связь. А если спихнём все темнухи на Кащеева – можем просрать другого убийцу. Не просто так этот Миша прячется, и эти порезы на руках у него не от чистки картошки. И убитую он воспитывал, бил, она сама мне говорила, что пожалела его. А зря.

– Я вот одно не пойму, – тихо сказал Кобылкин, смерив меня долгим взглядом. – Ты или тех конвойных сержантов отмазываешь, которые просрали побег, и на них уголовку завели из-за этого убийства, или просто упрямишься? Хорошо, Паха, не веришь мне – поверишь фактам. Вот!

Он полез в карман и достал оттуда помятый лист с печатью. Стал им размахивать.

– С утра заскочил в трупарню, мне там справочку накатали, – следак уже заводился, голос поднялся на тон. – Согласно предварительной справке, смерть наступила где-то между двенадцатью дня и шестью вечера. А это значит, что в этот самый момент Кащеев гулял на воле! А вы с Андрюхой приволокли его в изолятор только к семи! Так что, выходит, он мог спокойно тётю хлопнуть перед задержанием!

– Далеко место убийства, – пришёл Якут мне на помощь. – Это он должен был сразу от того гаража бежать на заправку, задушить её, а оттуда бегом через весь город в детский сад, и это в то время, пока вся городская милиция его искала.

– На машине был! – упрямился Кобылкин, прикрываясь справкой. – Я же говорю, у него сообщник есть, надо искать! А сообщник снял эту б***, увезли её за город, Кащеев её там придушил струной, и потом сообщник его увёз и высадил в городе, где вы его уже и нашли. Справка-то есть, время подходит, почерк схож! Даже по латыни всё намалевано! Всё бьётся? Ну вы чё, мужики? – он огляделся. – Дело яснее ясного!