– Ведь она же ещё жива.

– Пока да, но умрёт обязательно; мы бессильны раз на то воля божья, – строго ответила женщина. Она любила несчастную Фейгу, но глаза её оставались сухи – смерть была обыденна и привычна в те суровые времена, и ник-то не знал что лучше, умереть в детстве или жить долгие годы в мучениях.

– Отведи меня к ней Мариам, может быть я как-то смогу ей помочь, – приняв решение, Валаам поднялся на ноги и, сложив кое-что из своих вещей в походную суму, накинул плащ.

– Да разве ты лекарь? – спросила старуха, недоумённо взглянув на него.

– Нет, но значит ли это что мне нельзя исцелять людей?

В доме несчастной Фейги шло приготовление к скорым похоронам. По старому обычаю трупы не предавали земле, дабы не отравлять её продуктами разложения и не сжигали, чтобы не осквернять огонь, олицетворявший собой Бога. По вере предков не было никакой загробной жизни, переселения душ или чего-то подобного, а смерть, будучи конечным маршрутом пути, являлась победой зла над добром и дабы как можно скорее ограничить распространение этого зла человека обычно хоронили в день его гибели.

Обряд погребения начинался с обмывания тела, на него одевали чистую, но старую одежду, поскольку расточительность по древней вере являлась грехом и в железном гробу относили в башню Молчания, которую строили на самой высокой точке за городом. Сверху деревянная башня не имела крыши, чтобы стервятники и вороны могли склёвывать с трупов мясо, затем кости высушивались и складывались в урны внутри помещения. Люди верили, что Гонзо создал этих птиц, дабы помочь душе освободится от мёртвой плоти. Пол круглой башни являлся своеобразным кладбищем, поделённым на сектора для мужчин, женщин и детей. Труп укладывали в соответствующий сектор в овальное углубление и привязывали верёвками к крюкам, чтобы птицы не растащили останки. По возвращению домой родственники усопшего в течение трёх дней проводили поминальные обряды, пока душа покойного ожидала божественного суда, и это было лучшей памятью об усопшем, нежели сооружение склепов.