– Чего медлишь? – заорал на неё Дымок. – Беги, дура. Сейчас сюда придут, сожгут дом с тобой вместе.

Елена дернулась, но возразила по привычке:

– Небось, не сожгут. А не то всё село заняться может.

Однако слова охотника, наконец, проникли в сознание, согнали остатки сна. Елена вскочила, бросилась к кадке, затем к сундуку, вернулась, остановилась посреди комнаты, как бы соображая, что же взять с собой и, в конце концов, принялась суетливо собирать вещи. Оно всегда так. Когда спешки нет, всё на своих местах лежит, а как приходит нужда, и найти ничего нельзя сразу.

Кое-как собралась.

Дымок помог завязать узел и бросился открывать дверь, заранее глянув в окно, – не подошла ли толпа. Толпа не подошла. Видимо, у церкви вышла очередная заминка.

– Вон он лес, рядом, – сказал Дымок, указав рукой на ближайшую к дому опушку. – Беги, что ли, пока не видит никто. А я уж здесь людей дождусь. Попробую отговорить от пакости.

Елена как-то тоскливо посмотрела на темную стену леса, от которого не исходило ни толики гостеприимства, потом повернулась к Дымку и сказала тихо:

– Спасибо тебе, парень, за заботу. Прощай.

Больше ничего не сказала. Подумала только – ему, охотнику, легко сказать «беги», он лес на десятки вёрст вокруг исходил. А ей, женщине, которая кроме грибов и ягод, почитай, ничего и не знает в лесу этом, – ей каково? Однако делать нечего, Елена, пригибаясь, не столько под тяжестью узла, сколько стараясь быть неприметной, побежала к лесу. Оглянулась уже возле первых деревьев. Мужики, возглавляемые отцом Леонтием, шли по селу к её дому. Бабы отставали. Стало ясно, что нынче они верх не возьмут. Елена вздохнула и припустила дальше.

Она бежала по лесу пока совсем не выбилась из сил. Грудь горела, в боку кололо от быстрого бега. Елена присела, прислонясь к дереву, и задумалась. Только теперь она начала осознавать, в сколь жутком положении оказалась. Ночью одной в лесу не выжить. До первого вурда только и добежишь. Да и некуда бежать. Родственников у неё нет. Друзей тоже. А в село не вернёшься – сожгут.

Елена встала и медленно пошла. Уже не спеша, ни на что не надеясь. Догонят так догонят, ей стало безразлично. Но вдруг, откуда ни возьмись, пришла злость. Злость на односельчан, на соседей и на людей вообще. «Нет уж, – решила Елена. – Не выгорит вам, бесястым, из меня костёр устроить. Пусть лучше вурды живьём слопают, а вам, убогим, не достанусь». Вслед за злостью неведомо откуда взялись силы, и она побежала дальше.

Дух Вихря ещё не покинул этот мир. То, что случилось в Сельце, задержало его. Если бы не Сокол, колдуну, пожалуй, удалось бы поднять из могилы своё прежнее тело, обойдя примитивные ухищрения селян. И тогда он показал бы злобным людишкам, и в особенности Леонтию, что не следует обижать его родственников. Но Сокол своим чародейством порвал связь с плотью, забрал почти всю силу, и Вихрь ничего предпринять не мог. Лишь наблюдал, маясь бессилием, как Елену едва не сожгли на костре и вынудили бежать из села.

Сам-то он уже ничего не мог предпринять, но прежняя связь с владыкой осталась. И осталось одно-единственное страшное средство. Из тех, что берегут на самый крайний случай и молят богов, чтобы случай этот не наступил. Ибо для того, кто решится, оно означает подлинную смерть. Уход в ничто.

И не стал бы Вихрь к нему прибегать, даже ради любимой племянницы, но вскипел в нём гнев, накатила жажда отмщения. И даже вечное скитание бесплотным призраком не показалось ему чрезмерной платой за сладостный миг мести.

Ночью над свежей могилой поднялся огненный шар. С сильным треском он вспыхнул, на миг озарив всё вокруг, и исчез. Селяне увидели вспышку, и многие связали это явление с помершим колдуном. Но никто не догадался, что означает знамение, и какие сулит беды селу…