После молчаливого ужина варениками Маришка вернулась в свою комнату. На полу стояли ее вещи. Магнитофон она отставила подальше, а чемодан открыла. Внутри все было так, как она оставила. Никто не рылся. В московской квартире в шкафу оставались еще какие-то вещи, но спасибо, что хоть чемодан вернули. В углу под тряпками она нащупала шкатулку с деньгами и украшениями, ее накоплением за годы «тяжелой» работы. Перетянутую резинкой толстую пачку долларов, весь заработок за годы проституции, она с отвращением, но аккуратно приложила тряпками. Сгребла в руку и достала из шкатулки увесистую горсть драгоценностей. Змейка на запястье, две золотые цепочки, бусы из натурального жемчуга, несколько кулонов, зодиак с рыбами, кольца, сережки… Она потянула за свисавшую цепочку и вытащила из шкатулки тот самый крест. Взяла в руки, рассмотрела. Крест крестом, но необычной формы. В центре квадрат, а по углам – как треугольники. Увесистый.

Бесспорно, люди владеют вещами, но неизвестно, какую власть имеют вещи над людьми. В те моменты, когда Маришка прикасалась к этому кресту, в ее жизни происходили перемены. Как тогда, когда ее кошмарная жизнь привела к убийству человека, она впервые взяла его в руки; как тогда, когда она спрятала крест в чемодан, ее увезли убивать; так и сегодня он оказался в руке, когда она открылась и впервые за многие годы задумалась о своей жизни. Нельзя точно сказать, плохо или хорошо эта вещь влияла на ее судьбу, но Мария почувствовала, что этот крест каким-то образом был связан с ней и появлялся в руке, когда жизнь Маришки внезапно менялась. Окончательно она убедилась в этой связи, когда приехали забирать ее в Москву.

Приехали Тимофей и Стриж. Маришка уже спала, когда среди ночи в ее комнате зажегся свет. Открыв глаза и пытаясь рассмотреть лица, она не сразу узнала бывших компаньонов.

Сын мамы Марии Тимофей, который однажды спас ее жизнь, выглядел совсем неухоженным. Его лицо заросло неопрятной бородой, а взгляд пугливо бегал по сторонам. Стриж тоже изменился, исчезла его легкая привычная веселость, он выглядел угрюмо и смотрел, хмуря брови. Маришка сразу заметила, что теперь верховодил Тимофей.

– Собирайся, Машка-малолетка, – подергивая за край одеяла, нарушив ночную тишину, вполголоса заговорил Тимофей, – поедем на работу. Хоть ты и не малолетка уже. Сколько тебе натикало, пока ты тут загорала?

Еще не вполне понимая спросонья, что происходит, она ответила:

– Скоро двадцать один будет.

– Старушка уже, – усмехнулся Тимофей.

– Выйди, я оденусь, – наконец-то сообразив, в чем дело, и прикрываясь одеялом, попросила она.

– Оденься, оденься, – усмехнулся Тимофей и добавил двусмысленно: – Да не очень, скоро все равно раздеваться будешь.

Он вышел из комнаты, выволакивая за рукав заржавшего над его шуткой Стрижа.

Когда, надев халат, она вышла в большую комнату, мужчины сидели за столом и курили.

– Собирайся, тебе сказано, – как на собаку рыкнул Тимофей, – че в халате вышла, не май месяц, брюки там, юбку, пальто, и быстрей, назад еще чалить и чалить.

Поняв, что от нее требуют, Маришка отрезала:

– Я никуда не поеду.

– Чего, шалава? – не понял Тимофей. – Ты охренела? Настали тяжелые времена, власти поменялись, только ты и осталась, клофелин никогда не подводил. Ты наша, мы за тебя бабки заплатили.

Маришка резко развернулась и ушла в свою комнату. Открыв чемодан, она схватила деньги и уже хотела идти, но, увидев крест, взяла его и крепко сжала в кулаке.

– Вот, – сорвав резинку, положила деньги на стол перед Тимофеем, – откупные.

Стриж от удивления ухнул, а Тимофей, нервно посмотрев на расползавшиеся по столу зеленые купюры, спросил: