– И кто запрос составлял?

– Погоди, не всё сразу, перегрузиться можешь. Давай спать.

Дом бабы Дуси состоял из сеней и большой проходной комнаты (она же кухня), из которой двери вели в две крохотные спальни. Домотканые половики на чисто вымытом полу создавали ощущение уюта и вызывали воспоминания детства.

– Как в деревне у бабушки!..

Дан снял кроссовки и встал босиком на коврик у дверей.

Лучи утреннего солнца, падавшие через окно на жёлтый эмалевый пол, прочертили на нём световую дорожку от кухонного стола до входа.

В правом дальнем углу комнаты виднелись образа, прикрытые полотенцами.

Сама баба Дуся – худенькая женщина лет семидесяти, с чистыми ясными глазами – хлопотала у печки.

– Я тебя Даней буду звать, – сообщила она, перекладывая со сковороды на тарелку очередную румяную лепёшку. – Мойте руки и проходите к столу. Ты, Федя, тоже посиди, в ногах правды нет.

На столе стояли обычные деревенские яства: нарезанные кружочками помидоры и огурцы вперемешку с кольцами репчатого лука и дольками зелёного перца, сдобренные зеленью и политые растительным маслом; дымящаяся варёная картошка; в глиняной миске поблёскивали рыжики в сметане, посыпанные мелко нарезанным укропом.

Фёдор Григорьевич вопросительно взглянул на бабу Дусю:

– Под грибочки можно и согрешить!..

– Ты же знаешь, я не одобряю. Ну, раз уж такой повод…

Она открыла дверцу буфета, достала три рюмки и графин с напитком рубинового цвета и согласно старинному обычаю поставила его перед старшим из гостей.

– Разливай!

Затем подняла глаза на образа, перекрестилась и коротко что-то прошептала.

Рука Фёдора Григорьевича непроизвольно дёрнулась, что можно было истолковать по-разному, но в итоге опустилась на горлышко графина.

Настойка оказалась мягкой, но крепкой, явно больше сорока градусов. Дан наколол на вилку рыжик, похрустел им и блаженно прикрыл глаза. Тревога, поселившаяся внизу живота, начала отпускать, а спазмированные мышцы – расслабляться.

– Ты, Даня, ешь, пока горячие, – и баба Дуся положила на тарелку молодого человека лепёшку, а рядом поставила розетку с вареньем. – Земляничное.

– Моё любимое.

– Ну вот и хорошо.

– А можно мне ещё рюмочку? – спросил Дан, показав на графин.

– Можно, ты же непьющий.

– А вы, баба Дуся, откуда знаете?

– Вижу. И обращайся ко мне на «ты». Баба Дуся и на «ты», мне так приятнее будет. Мне, Федя, половинку.

Выпили по второй. Баба Дуся открыла буфет и поставила графин на прежнее место. Григорьич с сожалением проводил его глазами, но ничего не сказал.

Проникавший через окно солнечный свет заливал теперь уже весь стол и играл на стенках стеклянной посуды. Даниил поймал рукой солнечного зайчика и сжал ладонь наудачу.

– Ты, Даня, иди ложись и доспи по-домашнему, я постелила, – с этими словами баба Дуся указала на одну из дверей. – А ты, Федя, ступай работать.

Даниилу очень хотелось узнать, чем же таким занимается Григорьич, но ноги сами понесли его прямиком в спальню.

…Даниил шёл по тёмному сырому лесу. Тропинка постепенно сужалась и вскоре совсем исчезла. Но вот начали попадаться кочки, поросшие сочной травой, а между ними стала появляться вода: сначала прозрачная, потом – всё более тёмная. Передвигаться теперь можно было только прыгая с кочки на кочку. Затем и они исчезли, и перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось огромное болото.

Неожиданно впереди возникло серое полупрозрачное существо. Оно легко скользило по чёрной воде и направлялось прямо к нему. В правом плече возникла сильная вибрация. Существо резко увеличило скорость…

– Даня, просыпайся!

Он открыл глаза. У кровати, склонившись к нему, стояла баба Дуся и трясла его за плечо.