За хозяином и у Сотника жизнь текла, как ручеек по гладким камушкам. Уголовные дела против него в общей сложности были пять раз, но ни одно из них не дошло до суда. Стараниями адвокатов все были развалены на стадии следствия. Неизвестно куда исчезали потерпевшие. Свидетели теряли память. Доказательная база превращалась в пыль. Наконец стараниями следственного комитета Внутренних дел, Сотника все же определили на зону. Удалось доказать всего один эпизод его криминальной биографии. Судьи переквалифицировали статью: вместо заказного убийства Николай получил срок за нанесение телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего. Шесть лет, из которых три уже позади.

– Хозяин помнил о тебе, – бесцветным голосом продолжал Лихно. – В тюрьме не было проблем с деньгами. Насколько я знаю, уже здесь, на зоне, в бараке личных свиданий тебе устраивали встречи с проститутками из Москвы. Но пару дней назад лафа кончилась. Вот полюбуйся.

Лихно положил на стол большой плотный конверт. И пока Сотник разглядывал фотографии, продолжал:

– Бронированный «Мерседес» твоего хозяина и сопровождавший его «Шеви Сабурбан», набитый охранниками, были расстреляны в сорока километрах от Москвы. В тот момент, когда машины съехали с Минского шоссе, дорогу перегородила груженая кирпичом фура. В автомобили Батыра выпустили заряды противотанковых гранатометов. Тех, кто остался в живых после взрывов, расстреляли. Убийц, разумеется, задержать не удалось. И свидетелей, само собой, нет. В то же самое время в Москве, в разных местах города, погибли двое ближайших друзей и помощников Батырова.

Сотник смотрел на фото, разглядывая лицо Батырова, залитое кровью. Хозяин в бежевой шерстяной куртке лежал на асфальте, широко расставив ноги. Ботинок слетел с левой ноги. Чуть поодаль в луже крови плавал человек с оторванной ногой, на заднем плане сгоревшая машина охраны. Сработано профессионально, Батыру и его людям не дали ни единого шанса.

– У Батыра было много врагов, – сказал Лихно. – На зоне ты без его поддержки, без его денег, долго не проживешь. Новым этапом сюда переводят некоего Могилевского по кличке Могила. И пяток людей из его бригады. Помнишь этого парня? У вас давние счеты. Как-нибудь поутру ты проснешься под шконкой со сломанной шеей. Или с отрезанной головой. Которую найдешь в тумбочке.

– Посмотрим еще, кто из нас проснется без головы, – Сотник выплюнул окурок и растоптал его башмаком. – Я или он.

– Сейчас оформят документы, – сказал долго хранивший молчание Куприн. – И мы заберем тебя с собой. Тюремная эпопея кончилась. Если будешь умным мальчиком, обратно уже не вернешься. Начнется человеческая жизнь, а не животное существование заключенного. Что ты думаешь по этому поводу? Ну, соскучился по свободе?

Фотографии выскользнули из рук Сотника и посыпались на бетонный пол.

Перекусив на кухне бутербродами, Сотник вернулся в комнату, сел в кресло напротив телевизора. Капитан Куприн тоже сидел в кресле, читал газету, напевая под нос мелодию известной песенки. Наконец он закончил музыкальные упражнения, кому-то позвонил по телефону, сказал «да», «нет» и дал отбой. Положил газету на журнальный столик.

– Почитай, интересно, – сказал капитан.

Сотник ответил, что газет даже в колонии не читал.

Вот уже третье утро Сотник просыпался на диване в чужой квартире, пропахшей свежей краской, обойным клеем и какой-то химией. Он разглядывал потолок и рисунок обоев и не мог поверить своему счастью. Он выходил на балкон, с высоты девятого этажа открывался чудный вид на дальнее поле и лес, еще утопающие в снегу. Было холодно, северный ветер бросал в лицо мокрые снежинки. Но Николай не уходил в комнату, стоял и смотрел на этот лес, на дорогу, которая ведет к Москве.