Сиделец с наколками вылез на подиум и схватил девушку за руку; она вскрикнула и попыталась вырваться. Группа поддержки в восторге завопила и зашлепала ладонями по столу, подбадривая товарища. Шибаев вспомнил героя какого-то боевика, красиво сказавшего: «Видит бог, я этого не хотел!» – и со всей дури вмазавшего плохому парню, после чего началось махалово, и кто-то въехал головой в разноцветные бутылки. Шибаев вернулся в зал и пошел к сцене, краем глаза отметив, что бармен набирает номер по мобильнику – значит, у него есть минут семь-восемь, чтобы разобраться с этими, пока придут, вмешаются и… отнимут. У Шибаева даже кулаки зачесались от предвкушения драки, он почему-то вспомнил Алика Дрючина и блудливую парочку, его клиентов.

– Отпусти девушку, – сказал он негромко, уставясь на татуированного снизу вверх – позиция не очень выгодная.

– Ты чего, братан? – удивился хулиган. – Твоя тёла?

– Отпусти, сказал! – Вполне вежливо, но голос и взгляд говорили за себя. У татуированного была возможность отшутиться, но он ею не воспользовался; спросил, ухмыляясь и подмигивая своим: – А то чё?

Двое дружков подошли сзади и задышали Шибаеву в затылок. Их было трое, целая стая, и они не чуяли худого. Две минуты прошло, оставалось около шести.

– Сейчас увидишь! – рявкнул Шибаев, запрыгивая на сцену.

Посетители вскочили с мест, самые любопытные подошли ближе. Девушка застыла в глубине сцены, прижав ладошки к щекам. К его чести, не он начал первым – слова не в счет. Татуированный размахнулся и промазал, почти задев скулу. Шибаев почувствовал боль, размахнулся и попал. Противник взревел, как раненый зверь, и попер на Шибаева; тот остановил его мощным ударом под дых. Девушка завизжала. Двое дружков полезли на сцену. Он услышал щелчок и резко обернулся, шкурой ощутив холод лезвия и чувствуя, что депрессия улетучивается как страшный сон. Он достал кулаком одного из них, – тот не успел долететь до пола, как его догнал товарищ; звякнул упавший нож.

Татуированный пришел в себя и с ревом снова бросился на Шибаева. Вид его был страшен: окровавленное лицо, налитые кровью глаза, испачканная рубаха. Шибаев охнул от боли и тоже ударил: раз, другой, еще и еще. Бил, не помня себя, в полном остервенении. От последнего удара голова парня мотнулась назад, он раскинул руки и, застыв на миг, рухнул как подкошенный.

Публика захлопала. Один из лежавших на полу проворно уполз в угол, другой сидел, трогая рукой челюсть. Девушка смотрела молча, с ужасом. Шибаев опомнился и спрыгнул со сцены. Бармен стоял за стойкой, зажав в руке мобильник. С улицы долетел рев полицейской сирены; он ошибся – бармен все-таки вызвал полицию, на случай если дойдет до смертоубийства. Вот только полиции для полной расслабухи ему не хватало!

Шибаев выскочил из бара, бросился за ближайший угол, в какую-то полутемную узкую улочку, пробежал метров пятьдесят и вдруг почувствовал, что теряет сознание. Прислонился к ледяной стене дома и закрыл глаза; его знобило; тяжело дыша, он постепенно приходил в себя. Поднес к лицу руки, увидел сбитые в кровь кулаки. Вспомнил, что куртка осталась висеть на вешалке в баре и почувствовал мгновенный укол страха – документы! Похлопал себя по груди и перевел дух, нащупав в кармане паспорт и мобильный телефон…

И в зле добро, и в добром злоба,

Но нет ни добрых, нет ни злых,

И правы все, и правы оба…

И. Северянин. Промельк

…Он не услышал шагов и вздрогнул, когда рядом раздался женский голос. Женщина о чем-то спрашивала, но слов он не различал. Только голос с вопросительной интонацией, озабоченный, неясный, как будто из-за стены. Он открыл глаза и провел рукой перед лицом, стремясь убрать эту стену. Женщина стояла перед ним, невысокая, освещенная сзади слабым светом фонаря; лицо ее оставалось в тени.