Приведя Фрола домой и уложив его на кровать, Гуря отыскал на чердаке дома завернутое в старую фуфайку охотничье ружье. Конечно же, он прекрасно знал, где оно лежит. Он прекрасно знал, что находится это ружье у Шапорды без разрешения. Как, впрочем, и у многих односельчан. Жить среди лесов и не быть охотником – для местных жителей это, конечно же, нонсенс. Каждый мужчина в селе имел грешок и время от времени браконьерничал. Благо, зайца, косули, тетерева в этих краях достаточно. Да и грешок ли? В своем лесу охотились. В том, где отцы и деды охотились. Так что здешние охотники с определением «браконьеры» по отношению к ним вряд ли согласились бы.

Фрол, пожалуй, уже пару десятков лет не брал ружье в руки. Даже и не вспоминал. А может, и вовсе забыл о его существовании. Потому Гуря и не чувствовал особых угрызений совести, вынося «трофей» из соседского дома и аккуратно прикрывая за собой входную дверь.

«На кой оно тебе, дедуля? – вроде как оправдываясь и перед Фролом Устиновичем, и перед собой, мысленно произнес он. – Все равно лежит без толку. А мне вот вполне может и пригодиться».

Гаврик, держа за самый краешек «примину», уже начинающую обжигать пальцы, беспрестанно втягивая и тут же выпуская дым, весь ссутулившийся, со взъерошенными волосами и поблескивающими глазами, рассказывает почти детективную историю о том, как вчера из клетки в «живом уголке», что в кабинете биологии, ежика «свистнул» и в поле за школой выпустил.

Вообще-то, он Витя, Витя Гаврилюк. А «Гаврик» – вроде как прозвище; их, пожалуй, большая часть класса имеет. Тут уж как ни крутись, а никуда от этого не денешься: как однажды приклеилось, так потом на все школьные годы и осталось. Да что там школьные годы, некоторым, наверно, приходиться всю свою жизнь с обретенным в школе прозвищем, словно с клеймом, прожить.

Кстати, интересная штука – эти самые школьные прозвища. Видно, в ученых кругах подобным вопросом просто заняться некому, или никто не хочет, а то, без сомнений, можно было бы целую диссертацию без особого труда написать. Хотя, возможно, кто-то именно так и сделал. Ведь всегда втайне поражаешься, чего только буйная детская фантазия не рождает. В основном, конечно, это производные от фамилий, как, например, у Гаврика. А между тем, сколько разных, порой до невозможности неординарных и настолько же, на первый взгляд, непонятных словообразований можно в школе услышать. Куда там Кузнецам, Соколам, Синицам, Никам, Кисам, если где-нибудь в школьном коридоре вдруг слышится неожиданное и ласкающее слух: Ламбада. Или Лапуха. Или Чика. Или Нюнец. Это вам уже не просто какая-нибудь поднадоевшая школьная классика, это невероятная смесь классицизма, авангардизма, романтизма, сюрреализма, черт знает, чего еще, словно дорогие ароматные духи, замешанная на тонких и оригинальных детских восприятиях и чувствах.

Так вот Гаврик. Витя – пацан еще тот. Все запретные плоды, какие можно вообразить в детском и юношеском возрасте, он, по-видимому, испытал первым из всех девятиклассников. Первым где-то в классе четвертом начал прятаться с найденными «бычками» за школьным сараем. Первым тогда же притащил и за мелочь показывал желающим выменянные у кого-то игральные карты с оголенными красавицами. Первым «остограмился» примерно в седьмом во время проводов соседа в армию. Первым начал «зайцем» проскальзывать по вечерам на танцплощадку, куда, естественно, таких сопляков, как он и его ровесники, еще не пускали, чтобы потом рассказывать, как какой-то «фраер» во время танца зажимал Вальку, молоденькую географичку, и все время что-то нашептывал ей на ухо. В общем, подытоживал Гаврик, снимал.