– Заткнись, Степан!

– Ну а что я не так сказал, Борис Викторович? – обиделся помощник участкового.

– А то! Нам надо найти убийцу, а не сплетничать с…

Макс кашлянул, привлекая внимание:

– Так что?

– Я вызову вас на допрос, – огрызнулся участковый.

– А это правомерно?

– В данном случае – да. Это по назначению следователя, – сказал Степан.

– В таком случае это все?

– Пока да, – процедил Самардак и ушел в дождь, громко отчитывая своего помощника.

«Мария… Мариэтт… Мари…

Здравствуй, сестрёнка! Каждый раз твои письма для меня неожиданны словно луч света в царстве Аида. Дрогнувшая небесная хлябь низвергает дуновение забытой жизни в застоявшийся воздух покоя.

Читая твоё письмо, я видел между строк зыбкую надежду на моё возвращение в Большой мир. Я вынужден рассеять её: если я и вернусь, то лишь для того, чтобы вновь понять, что решение покинуть его было верным. Большой мир – лишь фарс и моя враждебность к нему обоюдна.

А вот твой приезд я не могу не одобрить – как давно я не видел мою маленькую Мари, неустанно щебечущую о пустяках с важным видом.

Как давно мы не виделись!

Ты меня посетила лишь раз, когда я только начинал обустраиваться; в доме ещё не было всех тех милых мелочей, что ты мне постоянно высылаешь… в нём не было души, да и я сам метался в попытках ассимилироваться, выкорчёвывая из себя потребительский апломб.

Я помню, ты спрашивала, чего больнее всего было лишиться из прошлой жизни. Тогда я не смог ответить, сейчас же, думаю, мне удастся нарисовать тебе целую антологию чувств. Вначале меня тяготила потеря влияния на любого, кого я знал – моя существенность рассыпалась пылью по километрам, протянувшимся между нами – это билось в агонии самолюбие. Порой разуму сложно принять то, что и без тебя жизнь будет богата красками и колесница мироздания не остановится. Эта эмоция претерпевала различные метаморфозы, но её стержень оставался одним и тем же. Позже эта черта растворилась во времени, но не думаю, что до конца; боюсь, если я увижу кого-нибудь из призраков прошлого, счастливых и независимых – внутри бессознательно рванётся спящий спрут.

С годами шум городов затихал в памяти и прошлое вышло за рамки реальности, став раскадровкой далёких образов, будто однажды увиденных мною во сне.

Мысли о пережитых днях лишь иногда спускались на меня с холмистых лесов этого края, но ударяясь о стены будничных забот, ускользали от восприятия.

Прошлое вылилось в опыт, тщеславие – в равнодушие.

«А что осталось?» – спросишь ты.

Счастье в созерцании вечности, мудрость, черпаемая из пыльных страниц, радость начинающего дня и мой литературный труд, ставший нравственным императивом.

Приезжай весной, родная! Тебя будут ждать сочные своей зеленью луга, облака, зацепившиеся за вершины гор, мягкий слой лесного мха, в прохладе которого утопают босые ноги… и твой любящий брат Макс.

P.S. Спасибо за подарки. Я нашёл им отличное применение. Приятно осознавать, что они впитывали тепло твоих рук; таких близких и в то же время таких далёких.»

Макс, не перечитывая, сложил письмо и запечатал конверт. Положив очки на сукно стола, он поднялся, сбросил с себя халат и залез в плотные джинсы, следом он надел байковую рубашку в крупную клетку и накинув куртку, подошёл к зеркалу, всматриваясь в отражение оценивающим взглядом. Удовлетворившись своим внешним видом, он положил письмо в карман, обулся и погасив свет, вышел из дома.

Дождя не было, но небосвод был затянут сталью облаков. Макс прикрыл калитку и выйдя на извилистую тропинку, обрывавшуюся у его дома, направился вниз в деревню. Свежий ветер откидывал лёгкими порывами его волосы. Временами на тропинку падали тени раскинувших ветви дубов.