– А, это ты.

Нина хлопнула мохнатыми ресницами и вновь уткнулась в «Громокипящий кубок».

– Иди, поешь чего-нибудь. Я у своих перекусила.

– К чёрту ужин, – «страстно» прошептал я. – Разве можно думать о еде, когда…

Мои ладони заскользили по шелковистой коже.

– Да ну тебя!

Нина раздражённо дёрнула ногой и, скинув мои руки, поправила халатик.

– Отстань! Вечно у тебя одно на уме. Устанешь, как собака, и ты ещё лезешь.

Вмиг улетучилось всё моё вдохновение.

– Можно подумать, – язвительно прошипел я, – что Ваше Величество соизволили отстоять две смены у мартена: так Вы устали, бедненькая, сидя на попочке в уютном кабинетике. И, к Вашему сведению, я не «лезу» к Вам уже полтора месяца. И, по крайней мере, столько же Вам не грозит моё «лезанье», потому что завтра я уезжаю в командировку.

Как понимал я шекспировского мавра.

Но и её я прекрасно понимал.

Я сам устал за отпуск как та же самая собака. Сначала выматывающая душу подготовка (вдруг сорвётся, вдруг её или меня не отпустят, вдруг дети заболеют, вдруг машина сломается…); затем недельная клубнично-земляничная эпопея на даче; затем двое суток дороги в душной машине, в которой из-за детей боялись даже чуть-чуть приоткрыть окна; затем, так называемый, отдых или, говоря нормальным языком, трёхнедельный кошмар, когда на пляж ходили как на работу, а часовое стояние в столовской очереди воспринимали как нечто само собой разумеющееся.

Конечно, там, в крохотной комнатёнке, в которую едва втиснули четыре кровати, об «этом» не могло быть и речи. Но почему, чёрт побери, мы не можем сделать «это» сейчас, когда мы одни в трёхкомнатной квартире (дети с моими стариками на даче), и нам не в состоянии помешать ни одна живая душа?

– Ты что, обиделся?

Она, наконец-то, соизволила оторваться от книги. Её голубые глаза смотрели на меня столь невинно, а длинные ресницы хлопали так дружелюбно, что я обречённо махнул рукой.

– С чего ты взяла?

– Не-ет, – убеждённо протянула Нина. – Ты обиделся. – Она закрыла книгу, не забыв, впрочем, заложить загорелым пальчиком место, на котором остановилась. – Вот дурачок. Дни считаешь. Неужели ты не можешь без «этого»? Ведь не сейчас же? Всему своё время.

Знакомая песня.

Ладно. Переживём.

Но стоило мне загреметь на кухне посудой, как она объявилась подле меня с самым виноватым и смиренным выражением лица, какое только смогла изобразить.

– Я знаю: ты со мной не водишься.

– Да вожусь я. Вожусь. Дай поесть спокойно. Мне ещё нужно собраться.

– Надолго?

– Не знаю. Как выполню задание, так и вернусь.

– Какое задание?

– Секрет.

– Ах, у вас секреты.

Надулась. Обиженно засопела.

– Один отправляешься? – спросила, не поднимая глаз.

Вопрос провокационный. Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. При всей своей холодности Нина ревнива ужасно. Последний предмет её интереса – Олечка Краснова, наша сотрудница. Нина вбила себе в голову, что у меня с Олечкой роман. Чем руководствовалась – не знаю? Потому что, при всей своей незаурядной внешности, Олечка для меня круглый ноль. Как и я для неё. Ибо мы – одноимённо заряженные частицы, которые, как известно, способны лишь отталкиваться друг от друга.

– Один, – серьёзно заявляю я. – А задание самое заурядное: требуется накрыть одного барыгу.

Как ни прискорбно, но иногда приходится врать. Страшно подумать, что было бы, раскрой я подлинную суть полученного задания.

Дожевав яичницу с колбасой, (что ещё я мог приготовить?) и, запив стряпню холодной кипячёной водой, я весьма вежливо поблагодарил себя за отлично приготовленный ужин (разумеется, она фыркнула при моих корректных словах так язвительно, как только смогла), притащил чемодан и стал собираться в дальнюю дорогу.