Пальмира предвестником рока нависла над Морриган, а последняя фраза обжигающим потоком пронеслась до самого сердца послушницы. Как паук наблюдает за потугами мухи вырваться из сети, так и наставница наблюдала за реакцией своей подопечной. Морриган оставалось лишь молча сжимать бортик комода, стоящего позади неё и смотреть на Пальмиру взглядом насупившегося волчонка, наполненным болью принятия правоты своего учителя. «Да что она?!… Да как?!… Я…» – Морриган сдалась, по щекам текли слёзы обиды за сказанное дорогим ей людям, которые заменили ей семью, а её саму заполнил страх неотвратимой ответственности за сделанное, и, хоть она и была готова её принять, но никак не хотела этого. Зажмурившись, девочка бросилась в сторону выхода, но ударилась о что-то твёрдое. В тот же миг её плечи крепко обхватили тёплые, тонкие руки, а макушки коснулись суховатые губы. «Глупый ребёнок…», – тихонько прошептала Нирия, продолжая прижимать к себе рыдающую Морриган. Пальмира лишь тяжело вздохнула. В такие моменты она понимала, почему у настоятельницы был настолько тяжёлый характер. Протерев запотевшие очки, наставница, словно заботливая мать, обняла своих, таких наивных и ещё слишком юных, подруг. Девочки стояли так ещё какое-то время, после чего Пальмира поцеловала обеих в лоб и сказала идти в кровати, предварительно помывшись в холодной воде, чтобы страсти вконец утихли. До самой глубокой ночи послушницы расчёсывали друг друга и ни разу не обмолвились об инциденте с растениями, лишь вспоминали былые дни в академии. Например, как Нирия пролила вино на один из свитков столетней давности, из-за чего ей пришлось всю ночь переписывать его по памяти, так как свиток принадлежал самой Виске! Когда Пальмира уточнила, что настоятельница сразу же раскусила обман, Нирия была готова провалиться сквозь землю: «Пергамент-то был новый, гений! Тебя спасло лишь то, что ты смогла его с точностью и без ошибок восстановить, только поэтому Виска делала вид, что всё в порядке». Морриган же ещё долго извинялась перед своими подругами за своё неразумное и эгоистичное поведение. По её словам, её убивал тот факт, что столько времени было выброшено, и весь её труд превратился, в прямом смысле, в огромную кучу из непригодной земли и завядших сорняков. Привычка проводить все свои исследования стихийно и самым признанным в науке методом проб и ошибок, в этот раз сыграла с девушкой злую шутку. С самого начала она и не думала о записях от слова совсем! Теперь же для восстановления нового вида, молодой послушнице нужно было провести в этой глуши ещё полгода. Морриган сама не до конца понимала, что угнетало её больше в этой ситуации:

– Обещаешь б-быть хорошей девочкой и не называть меня больше з-заикой? – со строгим прищуром проговорила Нирия.

– Я же сказала, мне очень стыдно… я знаю, как ты переживаешь из-за этого, прости, я знаю… – Нирия аккуратно поднялась с кровати и начала рыться в своих бумагах. Пальмира лишь довольно хмыкнула. На кровать полетели свёртки с датами, зарисовками и точным описанием каждого этапа выведения растений.

– К-когда в следующий раз захочешь сказать, к-кому нужны мои, ц-цитата: «ненужные записи», рекомендую п-п-посмотреться в зеркало – девушка со всей возможной суровостью протянула подруге руку в знак окончательного примирения.

– Нирька… я… – на глазах Морриган заблестели слёзы бесконечной благодарности.

– И я тебя люблю, мозолька!

Дом снова наполнили смех и тепло. Но вскоре и в нём погас свет, давая ночи полностью укрыть Оуквилл. На пустынные улицы городка ступила ночная прохлада, изредка доносился писк пролетающих над крышами летучих мышей, а сонные деревья тихонько перешёптывались раскидистыми кронами. Ночные облака лукаво прятали звёзды и, словно невзначай, пытались укрыть и месяц, тускло освещающий пустой причал с рыбацкими лодчонками. Всё сущее погрузилось в блаженный отдых, ожидая прихода следующего дня.