Видимо, несправедливости окружающей жизни, материальные затруднения, личное нездоровье переполняют чувства «неистового Виссариона», и искоренение недостатков скверной действительности он мыслит только на путях террора, находя в нем единственное всеисцеляющее средство: «Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливой малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 52). Мимо такой кровожадности не мог пройти равнодушно славянофил И. Аксаков, заклеймив носителей ее «разбойниками прогресса» (Аксаков И. С. Сочинения. М., 1886. Т. II. С. 712). Думаю, не будет натяжкой, если отнесу Белинского к пионерам-теоретикам отечественного терроризма, литературный каннибализм которого вскоре пророс кровавыми всходами, каннибализмом далеко не литературным, собравшим урожай, истощивший Россию.

Реформатор, замысливший практически осчастливить человечество, уже в потенции является человеконенавистником, врагом всего человечества, ибо пытается навязать ему то, что последнему совсем и не нужно, к чему оно совсем и не готово. Люди в общем-то привыкли строить свою жизнь, свое счастье своими руками и получать от этого истинное моральное и физическое удовлетворение. И разве не абсурд, когда является Некто и говорит, что он один знает дорогу к Счастью, только необходимо ему довериться. Идея, претендующая на истину в последней инстанции, изначально дегуманистична. И человек, сознательно решивший избрать роль учителя человечества, не может не видеть во всех, кто не разделяет его взглядов на переустройство мира, врагов своих. А врагов необходимо уничтожать, если ты страстно жаждешь воплощения своей идеи в жизнь. И поэтому в силу диалектики спаситель человечества закономерно превращается в его тирана. Строить же мир всеобщего благоденствия возможно только при условии обладания реальной властью. И перед учителем человечества встает проблема: как этой властью овладеть? Применительно к условиям России второй половины ХIХ века радетели рода людского средство к овладению таковой узрели в социализме. Социализм для российских радикалов был именно средством, «фомкой», с помощью которой они и решили взломать существующие государственные устои и овладеть властью. Ибо к чему сводились все разговоры о социализме вождей мирового пролетариата от Маркса до Ленина? К уничтожению буржуазии, воцарению диктатуры пролетариата (а диктатура пролетариата массой рабочих воспринималась как власть самих рабочих, на этом моменте постоянно акцентировали их внимание и вожди их), упразднению частной собственности, эксплуатации. Насаждалась иллюзия всеобщей свободы. Вот о чем постоянно твердили на митингах и собраниях рабочих. На этом социалистический позитив и кончался. О его негативе, а именно о том, что «диктатура пролетариата» подразумевает прежде всего диктатуру революционной партии, насильственную кооперацию крестьян, насильственное переустройство всей общественной жизни в соответствии с умозрительной схемой, – об этом социалистические вожди помалкивали. Отсюда их активное неприятие всех реформ царского правительства, объективно утверждавших и расширявших политические и экономические права конкретных Ивана и Петра. Русские социалисты, враги конкретного и апологеты абстрактного всеобщего счастья, шли на любые жертвы, чтобы сорвать или дискредитировать реформаторскую деятельность царской администрации по ослаблению социального антагонизма.

Примечательны суждения Белинского и о роли личности в истории, предвосхитившие задолго до Герцена и Лаврова взгляд на роль умственной интеллигенции в историческом процессе и теорию героев и толпы Н. Михайловского: «Судьба избирает для решения великих нравственных задач благороднейшие сосуды духа, возвышеннейшие личности, стоящие во главе человечества, героев, олицетворяющих собою субстанциальные силы, которыми держится нравственный мир… Жизнь слагается из толпы и героев, и обе эти стороны в вечной вражде, ибо первая ненавидит вторую, а вторая презирает первую» (Белинский. ПСС. Т. 5. С. 54, 56). Зная о «маратовских влечениях» Белинского, нетрудно предвидеть, к какой части человечества он себя относил и с какой колокольни смотрел на народ: «Развитие всегда и везде совершалось через личности… Народ – вечно ребенок, всегда несовершеннолетен» (1848), (Утопический социализм… С. 107–108). Подобный взгляд на народ был типичен от Герцена до большевиков со всеми их вождями, державшими его в узде: не дай бог ослабишь, разыграется ребенок… Необходимо отдать должное нашему великому критику. Проза реальной жизни в значительной степени излечивает его от иллюзий, он готов признать, что «не разум правит миром», а история, то есть практика – «высший суд над людьми» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 447). И на двадцать лет раньше Герцена пришел к выводу, что социализм в России может быть только следствием буржуазного развития (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 468). Но этот вывод, сделанный в самом конце жизни, не поколебал в целом отрицательного отношения Белинского к буржуазии и буржуазной демократии. Атрибут буржуазной демократии – парламент – для него так и остался «местом для скупки живых душ» (Мелентьев Ю. С. Революционная мысль России и Запада. М., 1966. С. 148).