Но с внешней дифференциацией внутренняя шла рука об руку. В одних случаях преобладали интеллектуальные или научные, в других – эмоциональные, в третьих – активные способности. Человеческая природа, чтобы достичь всей своей полноты, должна была прежде всего как бы потерять свою жизнь, чтобы обрести ее. Индивидуум должен был пожертвовать частью своего всестороннего развития, чтобы снова обрести его, и в большей мере, через посредство общества. Этот процесс и есть процесс цивилизации: долгий и, как часто кажется, утомительный путь, по которому человек может реализовать себя только путем самопожертвования: может достичь единства только путем разнообразия и должен умереть, чтобы жить. Это процесс, в котором слишком легко заметить только одну стадию и говорить о ней как о целом. Иногда можно отождествить цивилизацию с материальным увеличением средств производства наслаждений или с прогрессом научного учения о законах тех материальных явлений, от которых во многом зависит материальная цивилизация. Иногда в качестве пробы можно взять запасы художественных произведений и проявление живой и нежной любви ко всему прекрасному и вкусному. Его можно отождествить с высоконравственной жизнью и упорядоченной социальной системой. Или можно утверждать, что настоящая цивилизация страны предполагает высокое понятие и благоговейное отношение к высшему источнику всего доброго, истинного и прекрасного.

Вопрос важен, поскольку касается отношения философии к специальным наукам. Философию иногда отождествляют с суммой наук, иногда с их полным объединением. Философия, говорит современник, есть знание совершенно единое. Конечно, в некоторой степени вопрос слов, в каком смысле следует определять термин. И никто не будет оспаривать, что научный элемент по форме является наиболее заметным аспектом философии. Тем не менее, если мы посмотрим на историческое использование этого термина, напрашиваются одно или два соображения. Философия, сказал древний, – это познание вещей человеческих и божественных. Снова и снова оно заявляло о своей задаче быть руководством и картой человеческой жизни – раскрывать формы добра и красоты. Но для этого оно должно быть чем-то большим, чем просто наука или просто система наук. Опять же, современные критики утверждают, что Кант наконец открыл для философии ее истинную сферу – изучение условий и принципов человеческого познания. Но хотя эпистемология имеет первостепенное значение, наука о познании не тождественна философии: да и сам Кант так не считал. Скорее, его взгляд в целом соответствует тому, что он назвал «мировой (в отличие от учёной) концепцией философии»35, как наука о связи всех достижимых истин с сущностными целями человеческого разума – teleologia humanaerationis – в соответствии с мировым представлением о философе как не просто логике, а как законодателе человеческого разума. причина.

Едва ли нужно добавлять, что это концепция философии, которая имплицитно лежит в основе использования Гегеля. Послушаем Шеллинга. «Философия, которая по своему принципу еще не является религией, не является истинной философией36.»

Или еще раз о месте Этики: «Нравственность – это богоподобный характер, возвышение над влиянием конкретного в царство совершенно универсального. Философия есть подобное возвышение, и поэтому она тесно связана с моралью не через подчинение, а через существенное и внутреннее сходство.37» Но опять-таки не раз чувствовалось, что философия родственна Искусству. Было сказано – не в качестве комплимента, – что философия – это всего лишь форма удовлетворения эстетических инстинктов. Шопенгауэр предположил (в качестве новинки), что истинный путь к философии лежит не через науку, а через искусство. А Шеллинг до него, утверждая внутреннее тождество обоих, зашел даже так далеко, что