– Да, могло быть и самоубийство, – сказал следователь.

– На какой почве?

– Может, из-за чемодана… И вот еще что. Я вспомнил одну деталь. Когда старший лейтенант Коршунов спрашивал соседей, те сказали: женщины у Зубцова разные бывают. Не запутался ли он с ними? Или довела его какая-нибудь голубка. Вот он напился – и в обрыв…

Выслушав Глаголева, Измайлов спросил:

– А убийство вы исключаете?

Евгений Родионович задумался.

– В принципе – возможно и убийство, – ответил он не очень уверенно. – Если принять во внимание, что Зубцов единственный человек, который знает правду о чемодане… – Он вздохнул. – Гадать можно сколько угодно. Но нужно ли, Захар Петрович? По-моему, теперь у нас есть все основания прекратить дело.

– Значит, предлагаете ничью? – усмехнулся Измайлов.

– Кому? – удивился Глаголев.

– Тем, кто стоит за этим чемоданом… Знаете, Евгений Родионович, ничьи я признаю только в спорте… Да, Зубцов мертв. Но ведь другие живы. И вы предоставляете им возможность свободно жить и дальше творить свои делишки…

– Но концы обрублены!

– А может, теперь новые появились? Хотя бы в результате этой аварии. И вещи. Забыли? Эти самые джинсы, майки, сумки! Представляете, может быть, где-то ищут этот кончик! Пусть в другом городе, в другой республике. Ищут следственные органы, а нащупать не могут. А вы держите его в руках… Поймите, Евгений Родионович, возможно, Зубцов только вершок… А нам надо копать глубже. Да, да! Глубже! До корешка! Вы же цветовод, должны знать: не вырви сорняк с корнем, он заглушит все. Так ведь?

– Так, Захар Петрович, – согласно кивнул Глаголев.

– Я понимаю, иной раз трудно докопаться… Я недавно читал: самые короткие корни у мхов – меньше сантиметра. А самые глубокие – у одной акации в Африке, до девяноста метров! В том деле, с парнишкой, что залез в гастроном, – корни видны сразу. Неблагополучная семья, некуда себя деть в свободное время, детская, если хотите, несмышленость… А вот какая глубина у истории с этим чемоданом – пока не ясно. Знаете, молодежь хочет одеваться модно. Ну по душе ей эти разрисованные майки да джинсы. В печати по этому поводу уйма выступлений, мнений и критики. А кто-то не захотел вникнуть, кто-то побоялся трудностей, кто-то неправильно спланировал, в результате – дефицит. А раз дефицит, этим пользуются нечестные люди… Каким образом? Я уже говорил вам: возможно, контрабанда или же воруют импортный товар на складе, а может, скупают в магазине, чтобы пустить налево втридорога… А может… – Захар Петрович улыбнулся. – Помните, у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке»? Вся якобы контрабанда делается в Одессе на Малой Арнаутской… Но для этого надо где-то доставать ткань, подпольно шить… Видите, сколько проблем стоит за одним фактом – чемоданом, набитым дефицитным товаром…

Глаголев ушел, не став возражать прокурору: то ли согласился с его доводами, то ли счел это делом безнадежным. А Захар Петрович еще некоторое время размышлял о том, почему у Евгения Родионовича в последнее время такая апатия. Вероника Савельевна как-то сказала, что Глаголев был в больнице по поводу зрения и после этого вернулся сам не свой.

«Если действительно так серьезно с глазами – до работы ли ему? – подумал Захар Петрович. – Это как дамоклов меч, все время ждешь, когда опустится…»

Измайлов решил было, что надо поговорить с Глаголевым по душам, но отмел эту мысль – не обидеть бы следователя. Еще подумает, что это намек уйти со службы. А у них в прокуратуре города и без того не заполнена одна вакансия на должность следователя. С кадрами туго.

Потом Захар Петрович вспомнил, что надо позаботиться о билете на поезд: в четверг ему ехать в Рдянск на конференцию. Он вызвал шофера. Когда Май зашел, Захар Петрович, увидев его перепачканные руки, решил, что тот снова возится с машиной. И не ошибся. Но Май сказал, что во дворе стоит машина его приятеля, который помогает ему ремонтировать коробку скоростей, и что они съездят вместе на вокзал на его «жигулях».