– Яков Валерьевич. А могут быть в незанятой части здания какие-нибудь люди?

Воцйоб аж перестал жевать яблоко и посмотрел на меня. Мне реакция следователя показалась странной. Наконец Воцйоб оправился от изумления, продолжил поедание яблока, а заодно поинтересовался:

– А почему ты спрашиваешь?

Я пожал плечами.

– Да, так. Мне показалось, что я кого-то там видел в окнах. Вот я и спросил.

Воцйоб в свою очередь тоже пожал плечами.

–Не знаю, – сказал он. – Может быть, кто-нибудь время от времени там бывает. А может бомжи залезли. – Тут он нахмурился, словно что-то вспомнил, и выдал: – Или Анатолий бродит. Хотя лучше бы было, чтобы это был не он. Если Безгласный забрел в другую половину дома, то мы его вообще хрен найдем….

Последнее замечание показалось мне довольно странным. Ну как можно не найти в доме человека? Но переспрашивать я не стал или не успел, поскольку в этот момент в кабинет следователя постучали и объявился тот самый долговязый тип, которого Воцйоб именовал Степанычем. Когда его взгляд остановился на мне, то я подумал, что таким взглядом могло смотреть чудовище Франкенштейна или Герасим только что утопивший Муму. Взгляд Степаныча был бесцветным, водянистым и практически ничего не выражал. Даже когда он заговорил, в интонациях его голоса не чувствовалось эмоций.

– Ну что, Яков Валерьевич, я вернулся. Могу ехать на твои экспертизы.

– А да, давай! – сказал Воцйоб, мгновенно поднимаясь и вручая водителю какую-то папку с бумагами. – Это передашь сам. Остальное у стажера.

Степаныч скосил на меня бесцветный взгляд и поинтересовался:

– Мне его дожидаться или нет?

– Нет, – покачал головой Воцйоб, чем вызвал во мне целую волну протеста, правда, молчаливого. – Он сам доберется. Ты его только добрось до экспертизы и покажи, что и где, а дальше он сам.

– Вообще-то, я бы не отказался, чтобы меня привезли обратно, – вставил я веское замечание, все еще в тайне надеясь, что меня не кинут одного в городе.

Воцйоб хотел что-то ответить на мое замечание, но его опередил Степаныч, причем, как он это сделал при его крайней неторопливости, я так и не понял. Шофер как -то медленно пожал плечами (все это время Воцйоб словно набирал в грудь воздуха и готовился что-то произнести) и сказал:

– Хочешь, жди меня в городе до восьми вечера, тогда я тебя заберу и отвезу обратно.

– До восьми вечера? – переспросил я, внутренне ужасаясь. – Нет, тогда я лучше своим ходом.

– Как хочешь, – снова пожал плечами водила. Затем: – Ладно, Яков Валерьевич, мы поехали.

– Ну, давайте, – напутствовал нас Воцйоб. – Если на экспертизе какие-то вопросы возникнут, то сразу же звони мне.

– Хорошо, – кивнул я и вышел вместе со Степанычем. Уже практически спустившись с лестницы, я услышал откуда-то сверху что-то похожее на крик, а затем явственную пулеметную стрельбу. Почему я уверенно говорю про именно про пулеметную стрельбу, а не про какую-нибудь другую, то причина этого кроется в том, что в детстве мы с пацанами часто бегали на полигон, и я хорошо запомнил, какой звук возникает, когда стреляет крупнокалиберный пулемет. Его вряд ли с чем- то можно перепутать. И вот сейчас мне показалось, что стреляют именно из пулемета.

– Что это? – Я остановился. Степаныч тоже остановился, бросил взгляд куда-то наверх, затем дернул плечами (жест, бывший чуть ли не его отличительной чертой) и заявил:

– Телевизор.

– Телевизор? – переспросил я все еще удивленно.

– Да, – кивнул Степаныч. – У нас зам шефа любит громко включать телевизор и смотреть боевики. Вот и сейчас, развлекается. Пошли.

И сказав это, вышел за дверь. Я тупо еще постоял несколько секунд, а затем вышел вслед за водилой. К этому моменту пулеметная стрельба уже стихла и воцарилась тишина.