– Чего орешь, толстяк, – сказал он спокойным голосом. – Бездомного испугался?

– Я.…э- э-э…, – мне показалось, что я потерял дар речи.

– Мужик, вали отсюда, – Бобби пнул пьяницу в рваной одежде. Тот растянулся и лежал на полу, пытаясь встать. Мое воображение эту сцену превратило в кошмар. Это был просто какой-то бездомный алкаш. Запитое бородатое лицо и шапка набекрень. В руке бутылка спиртного. В комнате, откуда он появился, лежал драный матрас.

Бобби опять повторил бездомному, что бы тот проваливал. Бездомный облокотился на поручни лестницы, что-то промычал и обиженно побрел вниз, едва передвигая ноги. Он бормотал себе что-то под нос, но я так ни слова не разобрал. Я стоял как статуя. Чувство страха все еще не покидало мое тело. Ноги стали тяжелыми, неподъёмными.

– Там внизу дыра, он там и пролез сюда, алкаш чертов. Ты белый, будто покойника увидел. Ау! Крейсер вызывает толстяка, прием!

– Завязывай, – пришел в себя я, – он меня напугал до чертиков.

– Нашел че-нить? Тут столько всего, там внизу есть чем поживиться, видел, да?

– Ты говоришь, как вор.

– Не, у меня все есть. Ну, кроме свежих выпусков комиксов. Не думаю, что старуха их читала. Да и девчонка. Девчонки по другим глянцевым журналам тащатся, помадки там, туши всякие.

– Спасибо, что пришел, Бобби. Мне, по-честному скажу, этот дом не нравится. Здесь аура такая, так и веет смертью.

– Аура? Бомжей она, смотрю, вообще не колышет, – засмеялся друг. – Идем.

Он взял керосиновую лампу из комнаты, сказал, что заберет ее домой как трофей. Мне вручил фонарик. Потом пнул куклу в комнате так, что она вылетела из помещения и спикировала вниз туда, где заканчивалась лестница.

– Картины жуть, – сказал я, когда свет выхватил стену справа. Бобби даже не обернулся, он вприпрыжку сбегал по лестнице, шумно топая. На одной из картин я заметил краем глаза, что пропало изображение самоубийцы, распластавшегося на земле. Он словно выбрался из картины. Или его там изначально и не было вовсе?

– Идиот, – тихо выкрикнул я вслед другу, наблюдая, что он чудит.

– Не дрейфь, старик! – отозвался он и пропал внизу. Я спустился к длинному как баржа столу. Едва не налетел на стул. Светил фонариком в спину другу. Тот уже, оказавшись внизу, пытался жонглировать тарелками, но только поднял в воздух клубы пыли. Да еще и тарелки шмякнулись от его дурачеств.

– Толстяк, смотри, это ты! – нарисовал он пальцем по слою пыли на столе перекошенную мордочку.

– Ты Пикассо, мой друг, – лениво ответил я, – думаешь, бездомный ушел?

– Конечно! К тебе домой, – заржал Бобби.

Мы осмотрели первый этаж. Заколоченный входной проем с этой стороны выглядел, как и снаружи. Куча писем на полу. Бобби снес их по ходу. Лампа в его руке раскачивалась как маятник.

– Смотри, кухня! Может там чипсы завалялись?

– Думаю, крысы бы их давно слопали, – не успел я договорить, как одна жирная крыса прошмыгнула мимо нас и скрылась в темноте. Бобби рванул за ней, будто они с ней поспорили, кто вперед добежит до определенной точки.

– Не забудь спросить про чипсы у своей подружки, – крикнул ему вслед я. В ответ была тишина. Свет его лампы растворился впереди и пропал, будто закончилась горючая жидкость. Я осмотрел старые напольные часы, стрелка стояла на без пяти девять. Интересно, сколько лет прошло с того момента, когда они остановились? Был ли здесь кто-то в живых, когда стрелка замерла? Тут я вспомнил про друга.

– Бобби!

Тишина. Ветер раскачивал дверь сарая далеко на улице, но звук долетал и сюда.

– Бобби, не смешно уже нифига! – крикнул я в то место, где он скрылся. Фонарик выудил из темноты очертания холодильника, длинной столешницы с шрамами от работы ножа, раковину с отсутствующим смесителем. Я шагнул в кухню. Никого. Шкафы на уровне глаз распахнуты и пусты. Об одну дверцу я чуть не стукнулся, козырек кепки спас от синяка.