– Это очень хлопотное положение, – заявил он.

– Почему хлопотное? – удивился я. – Я этого не заметил.

– Я должен сначала представиться, – сказал молодой человек. – Меня зовут Эдвард Уордвелл. Я работаю в Музее Пибоди, в отделе архивов.

– Ну что ж, приятно познакомиться.

Эдвард Уордвелл нетерпеливо дернул пальцами за бороду. Он принадлежал к тем молодым американцам, которые выглядят как чучела времен шестидесятых годов прошлого века: пионеры или проповедники. На нем были поношенные джинсы, а его волосы наверняка в течение месяца не видели расчески. Похожих на него молодых людей можно встретить почти на каждой фотографии времен начала расселения в таких местах как Манси, Блэк Ривер Фоллс или Джанкшн Сити.

Неожиданно он снова схватил меня за руку так, что мы остановились, и склонился так близко, что я почувствовал запах анисовых конфет в его дыхании.

– Все хлопоты в том, мистер Трентон, что мне строго приказали купить для архива картину, которую вы как раз купили.

– Эту картину? Речь идет о виде побережья Грейнитхед?

Он поддакнул.

– Я опоздал. Я хотел прийти на аукцион около трех. Мне сказали, что картина не будет выставлена на продажу раньше трех часов. Поэтому я подумал, что у меня еще много времени. Но я как-то забылся. Моя знакомая как раз открыла салон моды на площади Ист Индиа, я пошел ей помочь, ну, так все и вышло. Я опоздал.

Я пошел дальше.

– Значит, вам приказали купить эту картину для архивов Музея Пибоди?

– Вот именно. Это исключительно интересная картина.

– Ну, тогда я очень рад, – заявил я. – Я купил ее только потому, что она представляет вид моего дома. Всего за пятьдесят долларов.

– Вы купили ее за пятьдесят долларов?

– Вы же слышали.

– Знаете ли вы, что она стоит много больше? Это значит, что пятьдесят долларов – это обычная кража.

– В таком случае я рад еще больше. Я купец, как вы знаете. Я веду торговлю, чтобы заработать на свою жизнь. Если я могу купить за 50 долларов что-то и продать потом это что-то за 250 долларов, то это и есть мой хлеб.

– Мистер Трентон, – сказал Эдвард Уордвелл, когда мы сворачивали с площади Холок на улицу Гедни. – Эта картина имеет исключительную ценность. Она на самом деле необычна.

– Это великолепно.

– Мистер Трентон, я дам вам за эту картину 275 долларов. Сразу, из рук в руки, наличными.

Я остановился и вытаращился на него.

– 275 долларов наличными? За эту картину?

– Я закруглю сумму до 300 долларов.

– Почему эта картина так чертовски важна? – спросил я. – Ведь этого всего лишь довольно средняя акварель с видом побережья Грейнитхед? Ведь даже неизвестно, кто ее нарисовал.

Эдвард Уордвелл упер руки в бока, глубоко вздохнул и надул щеки, как будто разъяренный отец, пытающийся что-то объяснить инфантильному тупому сыну.

– Мистер Трентон, – заявил он. – Эта картина ценна, поскольку представляет вид залива Салем, которого ни один художник не воплотил в те времена. Она дополнит пробелы в топографии этих мест, поможет нам установить, где стояли определенные здания, где росли деревья, как точно проходили дороги. Знаю, что как произведение искусства картина плоха, но я успел заметить, что она необычайно точно передает подробности пейзажа. А именно это – самое важное для Музея.

Я на минуту задумался, а потом сказал:

– Я не продам его. Пока. Пока не узнаю, в чем здесь дело.

Я перешел на другую сторону улицы Гедни. Эдвард Уордвелл попробовал меня догнать, но проезжавшее такси гневно просигналило ему.

– Мистер Трентон! – закричал он, отскакивая перед капотом автобуса. – Подождите меня! Вы, наверно, не поняли!

– Может, я не захотел понять, – буркнул я в ответ.