Ричард глубоко вздохнул и, видимо, подбодренный этой поддержкой, немного выпрямился, бросая на собеседника уже куда как более твердый и уверенный взгляд.

– Значит, так… – он зло сплюнул и, сделав резкий шаг вперед, вызывающе скрестил руки на груди, – Слушай меня внимательно и запоминай, парень, – я знать не знаю, кто ты и знать этого не хочу. Я не знаю, зачем тебя приволок сюда этот тип… – он кивнул в сторону Альберта, который, по-прежнему прислоняясь к железной двери и опираясь на тросточку, с мягкой улыбкой сценариста созерцал происходящее, – И понятия не имею, какой ерунды он тебе наговорил, но я в этом фарсе участия принимать не желаю! Запомни, один раз и на всю жизнь, запомни хорошенько – меня зовут Ричард. То, что тебе известно то имя, конечно, удивительно, но для тебя же было бы лучше забыть его. Ренард Бастиан Ламберт давно исчез, его нет больше, не существует, его место занял Ричард Бастар Лэрд! И если ты не в состоянии вдолбить это в свою чертову башку сам, я попрошу Дэйва все тебе объяснить, подробно и с пояснениями! Полагаю, он с радостью сделает это, не правда ли, Дэйв? – при последних словах по губам оборотня мимолетно скользнула легкая улыбка и он опустил взгляд на пантеру. Та, изъявляя полное согласие и готовность начать объяснения прямо сейчас, зарычала, немного припадая к земле, будто готовясь к прыжку.

Винсенту, лишенному сомнительного удовольствия привлечь интерес Чеслава к своей персоне, и наблюдающему происходящее со стороны, неожиданно послышались нотки облегчения в этом рычании. Ему, как существу весьма сведущему в интонациях и повадках хранителей памяти, стало ясно, что рыжий тип в очочках, несомненно, как-то связан со скрытыми от Ричарда воспоминаниями, что он – часть той памяти, которую тревожить было бы нежелательно.

Винсент едва заметно прищурился. Очень интересно, прямо-таки до чрезвычайности… Если этот человек мог принять участие в прошлом более, чем трехсотлетней давности, значит, к людям его отнести уж точно никак нельзя. Хотя вот это-то как раз было понятно еще во время его беседы с Татьяной – ведь виделась же она с ним на балу!

Чеслав, выслушавший гневную отповедь оппонента молча, стоявший, опустив голову, как провинившийся школьник, медленно поднял взгляд. Несколько секунд он созерцал умолкшего собеседника, и на лице его проступала все большая и большая обида, горечь, возможно, даже затаенная боль, словно бы Ричард и в самом деле поступал с ним жестоко.

И вдруг все изменилось. Он едва заметно повернул голову вбок и, чуть кивнув, усмехнулся, мимолетно, очень быстро, но вместе с тем зло и неприятно; глаза его стали жесткими и колючими.

Все дружелюбие, вся приветливость, казалось бы, соответствующая его облику, канула в небытие, наружу выступила ярость, жестокость и опасное, непримиримое упрямство.

Впечатление эта трансформация производила весьма неприятное.

Чеслав, будто бы и не подозревая об этом, а может быть, даже и получающий удовольствие, медленно, словно в раздумье, скользнул кончиками пальцев по поле своего пиджака и, внезапно заведя руку за спину, выдернул из-за пояса… пистолет.

Татьяна, вздрогнув, поспешила спрятаться за стоящего рядом Влада. До сих пор такого современного оружия в руках их врагов не наблюдалось, они вполне обходились магической силой, острыми зубами и когтями или, в особенно сложных случаях, мечами, но это, как сейчас вдруг осознала девушка, все время представлялось ей скорее атрибутом игры, нежели настоящей, реальной угрозой.

А вот сейчас, увидев в руке врага, нового и еще никому неизвестного, огнестрельное оружие, она вдруг поняла, что игра эта ведется всерьез. И убить их, всех и каждого, могут на самом деле, а совсем не понарошку.