Сердце колотилось где- то в горле.

– Это знак Единого, – с трудом выдавил мужчина.

– Это я знаю, – вновь улыбнулась она. – Зачем он тебе?

– Его ставят на границе с Дертонгом.

– Зачем? – в голосе появились требовательные нотки.

– При пересечении границы, – во рту пересохло и приходилось говорить коротко. – У нас саламандр изгоняют монахи. В Дертонге их нет. При пересечении границы тебе ставят этот знак. Если в теле есть саламандра, она им изгоняется. Если нет – просто никогда больше не сможет зайти в это тело.

– То есть ты можешь без страха смотреть на огонь?

– Вероятно, – неохотно выдавил он.

– И ты был в Дертонге.

– Я не помню. Я был тогда ребенком, госпожа.

– Понимаю, – вздохнула она. – Как, говоришь, тебя зовут, ландскнехт?

– Мадельгер, госпожа.

Девушка ласково коснулась губами его щеки:

– Я буду звать тебя Гери.

А затем нежно пригладив кончиками пальцев растрепанные волосы разноглазого, скрылась в тенях, царящих меж мерцанием магических огней. А ландскнехт так и остался стоять, глядя ей в след, и чувствуя, как медленно истаивает то поганое чувство паники, что залило душу от медоточивой речи Селинт. До конца оно так и не ушло – огненный комок, застрявший где- то под грудиной, и не думал рассеиваться.

Какой у него был дар, Мадельгер прекрасно знал и без ведьмы. Пламя. Сколько он себя помнил, пламя никогда не причиняло ему вреда. В детстве он на спор тушил пальцами зажигаемые тайком, чтоб родители не увидели, лучины. Позже, в храмовом училище, вызывая восхищенные вздохи других послушников, спокойно держал руку – ту самую, отмеченную знаком Единого – в огне факела. Кто- то язвил, что именно печать дает такие способности, но когда однажды брат Гайлульф, любящий рассказать, как он лет двадцать назад ездил в Дертонг, и показать каждому желающему отметину на запястье, обжегся крошечной искрой, вылетевшей из неприкрытого слугами камина, эти разговоры затихли.

Ведьма сказала, что он жив только из- за дара. Неужели, правда? Да нет, это глупость, в самом деле, попробуй набери компанию ландскнехтов, обладающих магическим талантом. Пусть даже, как сказала Селинт, талантом неразвитым и мало подходящим под определение колдовства.

Вероятней всего, у части наемников действительно есть волшебный дар, а остальные набраны просто так. Главное, чтоб служили хорошо и не задавали лишних вопросов.

Но почему ее так заинтересовал Знак? Мужчина закатал рукав и вгляделся в тонкие линии, нарисованные на запястье. Знак как Знак. Спираль, перечеркнутая короткой линией, соединяющей начало и конец. Самый обычный Знак Единого. Тут и думать не о чем.

Страх ушел, сменившись злобой.

На себя, идиота, испугавшегося какой- то ведьмы. И ведь участвовал уже во стольких боях. Видел смерть лицом к лицу. Убивал и был много раз ранен. Ранен так, что порой думал, что не выживет. И испугался. Чего? Какой- то девчонки!

На Селинт. Се – Линт. Имя привычно расчленилось на составные части. Се – Линт. Нижнефрисское сочетание. Морская змея. Как раз подходящее для этой девчонки имечко. Гадюка подколодная. Речь ласковая, нежная. А сердце от ее слов, заходится как бешенное, пропуская удар за ударом. И пальцы. Тонкие, длинные, непривычные к тяжелой работе. Дворянка? Хотя может и в деревне жила, только трудом не занималась, травничала, например.

Да какая, к Тому, Кто Рядом, разница, чем она там занималась?! Ужин господам готовила или коровам хвост вертела?! Какая разница?! Намного хуже, что та жгучая ненависть, что заменила страх, с каждым мигом разгорается все сильнее, душит, отзывается, кажется, даже пульсацией знака Единого на запястье, жжет изнутри, не получая никакого выхода!