В итоге на той конференции почтили память погибшего коллеги и ввели «Правило Скотта», которое гласило: «Перед вскрытием неопознанных тр[упов необходимо исключить возможность наличия внутри них взрывчатых веществ, биологически-опасных микроорганизмов, а также других агентов массового поражения».
Разумеется, Лэй Жун знала об этом правиле. Внутри черепа могло быть взрывное устройство, и стоит приподнять его всего лишь миллиметров на пять, как сработает детонатор, и прогремит взрыв.
Ладно, а если на два миллиметра?
Лэй Жун приподняла кончики пальцев, держащих череп, на пару миллиметров.
Благодаря навыку, который она приобрела, когда училась в Институте судебной антропологии университета Теннеси у доктора Билла Басса, – а надо сказать, что старик любил насыпать кучу костей в черный ящик и просить студента на ощупь определить название кости, ее вес и плотность, а затем на основании ответов учащегося решал, на сколько баллов оценить его дипломную работу, – Лэй Жун прикинула: вес черепа около пятисот граммов. Это вполне соответствует весу черепа взрослого человека, и, если бы внутри была взрывчатка размером хотя бы с перепелиное яйцо, он бы весил больше. Поэтому она произнесла:
– Тут чисто, внутри ничего нет.
Лэй Жун спокойно вынула череп из коробки и в тот же миг отчетливо услышала, как из груди Гао Далуня вырвался вздох облегчения.
Небо за окном затянула мгла, как будто его протерли грязной шваброй. Атмосфера в прозекторской была столь же мрачной, поэтому, придя на работу в полдень, Лэй Жун включила верхний свет. Сейчас, спустя три часа, все находившиеся в помещении были освещены сверху так ярко, что казались снежно-белыми, тогда как очертания фигур ниже плеч по-прежнему скрывала тень. Это не касалось только трупа, вскрытие которого было прервано на середине. Несмотря на то что его грудная и брюшная полости зияли кровавыми расщелинами, душа его была спокойна и, наверное, со снисходительной усмешкой наблюдала за столпившимися здесь живыми людьми.
Для того чтобы лучше разглядеть неожиданный подарок, Лэй Жун пришлось поднять череп до уровня глаз.
Пристально вглядываясь в огромные пустые глазницы, она словно пыталась разглядеть в них душу.
«Что ты хочешь рассказать? Твоя печаль уже так велика, что может говорить без слов?
Даже через перчатки мои ладони чувствуют холод. Когда я смотрю на твои жемчужно-белые кости, на странно-темную челюсть, которая виднеется через щель на том месте, где некогда были зубы, меня бросает в дрожь…
За все то время, что я работала судмедэкспертом, мне пришлось видеть много страшных голов: у одних во рту и в носу копошились опарыши, другие были погрызены дикими собаками, третьи распухли оттого, что долго были в воде, четвертые были засыпаны негашеной известью, но таких «чистых», как ты, я еще не встречала. Нет глаз, носа, ушей, губ, кожи, зубов, ни единого волоска. Тебя очистили так старательно, так тщательно оскоблили, будто собирались сделать анатомическое пособие.
Я знаю, абсолютно невозможно, чтобы такое получилось естественным путем. Природа, утилизируя биологические организмы, всегда разводит грязь. Такое мог сделать только выродок с ножом, пинцетом и шилом, потихоньку срезая, выцарапывая, выковыривая. Когда над тобой орудовали окровавленными инструментами, тебе еще было хоть чуточку больно?
Костегрыз.
Откуда такая жестокость? Совершенно не могу понять. Ладно, я судмедэксперт, моя профессия – определять, до какой степени изуверств могут дойти люди в отношении себе подобных, но я так и не смогла объяснить себе… Например, опалить щетину с туши свиньи, очистить рыбу от чешуи, зубочисткой достать улитку из раковины, выковырять глаза из отварной утиной головы и съесть их – это я могу понять. Но так обращаться с себе подобными, из той же плоти и крови – как со скотом, домашней птицей, пойманной рыбой или даже вовсе бездушной вещью – что должно случиться с психикой, чтобы сотворить такое!