Иногда Димка сильно раздражал Ульяну. Когда она поделилась своими мыслями с Татьяной, та устало вздохнула: «Дура ты, Уля! Мужик есть? Есть. Не пьет, не бьет, деньги какие-никакие приносит. По вечерам тебя ждет? Ждет. А знаешь, что такое пустая квартира? Нет. Приходишь в пустой дом и хоть с тоски вой. Некуда деться. И ничего не радует. Те, у кого семейное счастье есть, обычно не ценят его и не понимают мужчин, которые находятся рядом».

– Он слишком самовлюблен и считается только с собой. Я для него – пустое место и ничего не значу, – грустно сказала Ульяна. – Я зарабатываю больше, а вынуждена считаться с его мнением по поводу расходов. Я даже не могу купить себе машину, так как это заденет его самолюбие. А собственную он купить пока не может. Ему платят сущие гроши и все время кормят баснями, что завтра повысят и переведут на другую должность. К тому же Димке еще приходится пересылать деньги своей родне в Рязань. И он хочет хорошую дорогую машину, а не абы что. Средний вариант его не устроит. А я виновата в этом раскладе и хожу пехом. Хотя в моей конторе все на собственных тачках ездят.

Временами Ульяну грызли сомнения. Неужели вся жизнь – тягомотное размеренное существование, когда все подсчитано, распланировано и обозначено заранее. Все ложится четко на свое определенное место, как бильярдный шар в лузу. И нет никакой спонтанности, легкости, импровизации на ходу, как это было у родителей. Мать любила рассказывать, как однажды они с отцом внезапно решили поехать в Крым. У них был отпуск, но они проводили его в Москве и никуда ехать не собирались. Они гуляли по Никитскому бульвару после недолгого июньского дождя. Неожиданно сквозь тучи прорезалось солнце и так красиво зажгло капли дождя, висевшие на ветках деревьев словно прозрачные крупные виноградины, заколосило золотистой рябью огромную лужу посередине бульвара, что они вдруг почувствовали запах большой воды и тоску по ней. Они расхохотались и через день уже ехали в поезде в Крым, достав какими-то немыслимо сложными путями билеты. А потом была малюсенькая комнатенка, снятая у бабки-татарки, вино, пахнувшее земляникой, море в белой кружевной пене… И все было решительно-быстрым, стремительным…

Девица, сидевшая за столиком в углу, плотоядно улыбнулась.

И Димка как под гипнозом встал и направился к ней.

Ульяна подумала, что должна немедленно на это отреагировать, вот только как – она не знала. То ли устроить скандал, то ли подойти к Димке как ни в чем не бывало и, взяв его под руку, увести из кафе. Что-то нужно делать. И немедленно.

Она поднялась со стула, но вместо того, чтобы закатить скандал или подойти к брюнетке, прошла к стойке бара и сделала вид, что рассматривает на витрине пирожные. Она вспомнила, как учила ее мать. Если ты хочешь что-то сделать – сосчитай до пятидесяти или отойди в сторону. Тогда ты успокоишься, совершать поступки на горячую голову – себе дороже. Ты будешь выглядеть некрасиво в глазах других и позже об этом сильно пожалеешь.

Пирожные выглядели аппетитно. Она заказала парочку и уже с холодной головой собралась вернуться к своему столику, как неожиданно обнаружила, что жених исчез. С той самой девицей. Она задержала дыхание и закрыла глаза. Ей почему-то казалось, что так она отгонит неприятное видение: а когда откроет глаза, то увидит, что все на своих местах: Дима ждет ее за столиком, а девицы – нет.

Но ни ее жениха, ни брюнетки не было. Они исчезли, испарились.

Ульяна без сил опустилась на стул.

– Ваш заказ?

Она совсем забыла, что заказывала еще капучино.

– Сэнкью, – прошептала она побелевшими губами. – Сэнкью вери мач.