– Когда войдешь в город, – наставлял он Дягура, – обложишь Гандан, дабы мышь не проползла!

– Ган…? – переспросил военмина смешавшийся начдив.

– Гандан, мать его! – со знанием дела авторитетно пояснил Блюхер.

Дягур вызывал у военмина симпатию, поэтому тот говорил с ним откровенно и без обиняков. Знание людей и богатый боевой опыт младшего унтер-офицера8 императорской армии, георгиевского кавалера9 и героя Гражданской войны безошибочно подсказывали Блюхеру, что дельный командир и отважный рубака Дягур справится со щекотливым заданием. То, что тот необразован и не очень далек, не слишком заботило его. «Коли ты не военспец, откель быть грамотным?» – рассуждал военный министр Дальневосточной республики и будущий советский маршал, имевший за плечами год церковно-приходской школы.

– Возьмешь в поход писаря Иссерсона, я его знаю, он малый не промах, чай что – подскажет, – не делая пауз, продолжал инструктаж военмин. – Допросишь тамошних монахов, как найти ламу Зам… Зам… Замдзина Боло, – с трудом выговорил записанное в блокнот диковинное для себя имя Блюхер.

– Кого-кого? – кашлянул Дягур.

– Замдзина Боло, мать его распротак! Он настоятель того храма, где Унгерн спрятал золото, – в нетерпении повторил военмин, с отчаянным шелестом теребя бумагу. – Короче, – понизив голос и заговорщицки подмигивая, продолжал он, – по данным перебежчиков-монголов из разгромленной дивизии Унгерна, барон схоронил в дацане много ценностей и разных, как бы тебе объяснить, – в поисках подходящего слова он умолк на мгновение, – ну, проще говоря, всяких буржуйских цацек, – наконец вышел из положения Блюхер. – Вожди мирового пролетариата учат – «экспроприируй экспроприаторов». По-нашему, по-мужицки – грабь награбленное, – он задрал указательный палец и с пафосом произнес: – Взятое у народа должно быть возвращено народу. – Затем, выдержав паузу, с важностью изрек: – А теперь, слушай мой приказ. Тряханешь этого ламу… – он развернул брошенный на стол листок из блокнота и произнес имя настоятеля. – А коли этот Замдзин Боло взъерепенится и ценностей добровольно отдавать не пожелает, ты… – Блюхер кинул выразительный взгляд на Дягура, с красноречивой доходчивостью поглаживая выступавшую из-под белоснежного воротничка до синевы выбритую шею, – в общем, без золота не возвращайся! Задачу уяснил? – шмыгнув носом, грозно просипел он.

– Так точно, уяснил, товарищ военмин, – бодро отрапортовал Дягур. – Разрешите вопрос?

– Валяй, спрашивай, – ободряюще махнул рукой Блюхер.

– А ежели в том храме не окажется золота?

– А тогда, – глаза министра заледенели, – перетрясешь весь, мать его, Гандан и вывезешь золото, какое только найдешь!

Чувствуя, что Дягур его понимает, Блюхер вышел из-за стола и, подойдя вплотную к начдиву, едва слышно бросил:

– А чье это золото? Расстрелянной контры Унгерна, белогвардейской гадины Колчака, недобитка атамана Семенова или еще кого, не нам судить, – повернув голову в сторону портретов Ленина и Троцкого, подытожил он свою мысль.

У военмина были веские основания торопиться. Вчера поступило шифрованное донесение из Урги, что новый командующий монгольской армией, этот политический аферюга, двадцативосьмилетний молодчик Сухэ неожиданно засобирался в Москву и уже покинул Монголию. «Жаловаться на меня вздумал, недомерок паршивый, сволочь узкоглазая», – дал волю вспыхнувшей злобе Блюхер. Он отлично помнил, что еще в Кяхте, на границе Русского Забайкалья и Монголии, где формировалось марионеточное монгольское правительство, азиатам пообещали отдать все трофеи, кои будут захвачены у Унгерна. Военные трофеи монголам возвратили, чин чинарем, а вот с золотом барона случился конфуз. Его попросту не нашли. Обыскивать дацан и тем самым навлекать на себя гнев благочестивых буддистов ни занявшие Ургу красные, ни будущий отец-основатель степного государства товарищ Сухэ не посмели