– Прости меня, – говорю я ему. – Я не знала, как тебя уберечь, я даже не знала, как тебя прокормить. Благодарение Господу, ты ко мне вернулся.

– Остальных ты уберегла, – коротко отвечает он; голос у него неустойчивый, то мальчишески звонкий, то хриплый и низкий.

Он смотрит на Джеффри, стоящего рядом со мной. Тот крепче сжимает мою руку, слыша враждебность в голосе брата.

– Им не пришлось жить молчаливыми отшельниками, совсем одним среди чужих.

– Будет! – с удивлением прерывает брата Генри. – Теперь мы снова вместе! Наша миледи матушка добилась того, что нам вернули богатство и титул. Она избавила нас от жизни, полной тягот. Что было, то было.

Урсула прижимается ко мне, словно хочет заслонить от негодования Реджинальда, и я ее обнимаю.

– Ты прав, – говорю я Генри. – И прав, что повелеваешь братом. Ты – старший мужчина в семье, ты станешь лордом Монтегю.

Он заливается краской от удовольствия.

– У меня будет титул? Мне тоже дали титул? Я буду носить твое родовое имя?

– Пока нет, – отвечаю я. – Но ты его получишь. Теперь я буду звать тебя сын Монтегю.

– Мы все должны называть его Монтегю, а не Генри? – подает голос Джеффри. – А у меня тоже будет новое имя?

– Конечно, ты будешь по крайней мере графом, – неприязненно замечает Реджинальд. – Если тебе в жены не присмотрят принцессу.

– Мы теперь будет жить здесь? – спрашивает Урсула, оглядывая большой зал с высокими расписными балками и старомодным очагом в центре.

Она привыкла к хорошим вещами и жизни при дворе.

– Это будет наш лондонский дом, но жить мы будем при дворе, – отвечаю я. – Мы с тобой в покоях королевы, Джеффри будет при королеве пажом. Твои братья продолжат служить королю.

Монтегю улыбается, Артур сжимает кулак.

– Как я и надеялся!

Лицо Реджинальда озаряется.

– А я? Я тоже буду при дворе?

– Тебе повезло, – говорю я ему.

– Реджинальд отправится в университет! – объявляю я остальным.

Улыбка Реджинальда гаснет.

– Сам король предложил вносить за тебя плату, – рассказываю я. – Тебе повезло, это великая милость. Он сам – ученый, он восхищается новой наукой, и это огромное преимущество. Я сказала ему, что ты учишься у братьев-картузианцев, и он дарует тебе место в колледже Магдалины, в Оксфорде. Это великая честь.

Реджинальд смотрит себе под ноги, его темные ресницы прикрывают глаза, и мне кажется, что он пытается не заплакать.

– Так мне опять жить не дома, – замечает он тоненьким голоском. – А вы все будете при дворе. Все вместе.

– Сын мой, это огромное преимущество, – нетерпеливо повторяю я. – Если ты в милости у короля и поднимешься в церкви, кто знает, куда тебя это приведет?

Вид у него такой, словно он сейчас начнет спорить, но его брат его прерывает.

– В кардиналы! – восклицает Монтегю, ероша волосы Реджинальда. – В Папы!

Но Реджинальд не может выдавить из себя улыбку даже ради брата.

– А теперь еще и ты надо мной смеешься?

– Нет! Я всерьез! – отвечает Монтегю. – Почему нет?

– Почему нет? – соглашаюсь я. – Нам все вернули, все возможно.

– И что у нас есть? – спрашивает Артур. – Если точно? Потому что если я буду служить королю, мне понадобится лошадь, седло и доспехи.

– Да, что он нам дал? – спрашивает Монтегю. – Господь его благослови за то, что он поступил справедливо. Что у нас есть?

– Только то, что было нашим и теперь возвращено, – с гордостью отвечаю я. – Я подавала королю прошение о том, что мое по праву, о титуле и землях, которые у меня отняли, когда несправедливо казнили моего брата. Он согласился, что мой брат не был предателем, и потому он возвращает нам богатство. Это справедливость, а не милостыня.

Мальчики ждут, словно дети, ожидающие новогодних подарков. Всю жизнь они знали о призрачном существовании дяди, чье имя нельзя упоминать, о прошлом, столь славном, что нам приходилось его скрывать, о богатстве столь великом, что мы не вынесли бы разговоров о нем после того, как потеряли его. Теперь будто сбылся сон их матери.