. Вместе с тем мне угодно, чтобы первосвященник позаботился о том, чтобы ни один иудей не поклонялся Богу в другом святилище, как только в иерусалимском. Из своих личных средств я отпускаю на расход по жертвоприношениям ежегодно сто пятьдесят драхм[61] и желаю, чтобы из них весь излишек поступал в вашу же пользу. Те же десять тысяч драхм, которые обыкновенно получали цари из средств Храма, я также предоставляю вам в пользу священников, несущих обязанности по богослужению в храме. Все те, кто стал бы искать убежища в Иерусалимском Храме или в одном из зависящих от последнего учреждений, будут отпущены на волю, и имущество их останется в целости, хотя бы они искали спасения по задолженности царю или по какой-либо иной причине. Я разрешаю возобновить и достроить Храм и отпускаю на то нужные суммы из своих собственных средств; равным образом я разрешаю и постройку городских стен и позволяю возвести высокие башни, причем и на все это отпускаю свои средства. Если же понадобится где-нибудь в стране иудейской возвести сильную крепость, то да будет это сделано также за мой личный счет».

Обещания Дмитрия показались братьям более приемлемыми, чем назначение Александром Ионафа первосвященником и присланная ему в дар пурпуровая одежда, и они заключили союз с Дмитрием. Александр, однако, разгромил войско Дмитрия, да и сам Дмитрий был убит, и тогда Ионаф и Симон заключили союзнический договор с Александром. Первое, что сделал Александр, посетив Иудею, это назначил прадеда Ирода начальником над Идумеей и подтвердил его прежние полномочия откупщика дани в пользу Египта, а теперь и Сирии (в отличие от Дмитрия, он не обещал иудеям никаких налоговых поблажек). Иудеям это страшно не понравилось, и тогда одни из них в поисках лучшей доли выехали из страны, причем большая их часть осела в Риме, памятуя о давнем оборонительном и наступательном союзе, другие же стали обвинять во всех своих бедах Ионафа и Симона. Ионаф, желая поправить грустное положение, в каком оказалась Иудея, отправился к одному из сирийских полководцев с намерением выработать новые союзнические соглашения, не столь обременительные для иудеев, но был схвачен в плен и убит. Симон, оставшийся один, понял, что следующей жертвой хитроумных сирийцев станет он, собрал в Храме народ и обратился к нему с речью:

«Единоплеменники! Вам небезызвестно, насколько охотно, после смерти отца моего, как я, так и братья мои шли за вашу погибель на разные опасности, сопряженные с возможностью смерти. Полагаю, что как я лично, так и смерть членов нашей семьи за законы и богопочитание дали вам достаточные тому доказательства. Поэтому нет такого страха, который вытеснил бы из души моей эту решимость и вызвал бы в ней особую привязанность к жизни или презрение к славе. Итак, если уже у вас нет теперь такого военачальника, который решился бы за вас на всякие крайности, то добровольно последуйте за мной, куда бы я вас ни повел. Если я не лучше своих братьев, чтобы не щадить своей жизни, то и не хуже их, и не отступлюсь позорно от того, что они признали за наилучшее, а именно – умереть за ваши законы и ваше истинное богопочитание. Где понадобится явить себя достойным их, там я и явлю себя таковым. Я смело надеюсь не только наказать врагов, но и избавить всех вас с вашими женами и детьми от их заносчивости и с Божьей помощью сохранить в целости Его святой Храм. Я отлично понимаю, что соседние племена наступают на вас оттого лишь, что считают вас не имеющими военачальника, который повел бы вас в бой».

Народ скрепя сердце признал Симона своим военачальником и заодно первосвященником, и Симон не обманул его доверия, изгнав из Иерусалима гарнизон македонян. Симону в это время было уже далеко за шестьдесят, но он еще вполне мог бы править Иудеей, совмещая должности военачальника и первосвященника, если бы не его зять – знатный египтянин по имени Птолемей