– Говорят, – скептически отозвался бас. – Да что-то не верится. Наверняка ее кто-нибудь уже заваливал, и не раз.

– А мы сейчас проверим ее на целкость, – прошипел второй, и колючий палец полез Лерон в самое тайное ее местечко.

– Погоди, а вдруг и правда девочка она? Зачем пальцем буравить, поганиться, лучше старым дедовским способом, – пробурчал бас. – Только давай ты начинай, что ли, а то я крови терпеть не могу. Брезгаю.

– Ой, а я люблю девок-целок рвать! – обрадовался шепелявый. – Погоди, штаны расстегну.

– Не надо! Не трогайте меня! – заливаясь слезами, простонала Лерон. – Мне больно, прекратите!

Она изо всех сил стискивала мышцы, пытаясь не пропустить в себя бесцеремонный, наглый палец, такой грубый, жесткий, словно наждаком обернутый. Тоненькие волоски цеплялись за него и больно натягивали кожу.

– Атас! – настороженно прошипел вдруг шепелявый. – Идет кто-то. Слышишь? Смываемся!

В ту же секунду распахнулась дверь, раздался женский вскрик, потом Лерон ощутила сильный пинок в спину и полетела головой вперед в угол. Вслед за тем она услышала удаляющийся топот и снова женский голос:

– Что все это значит?! А ну, вставай!

Лерон, задыхаясь от рыданий, кое-как повернулась на коленях, одернула задранный халат и попыталась встать, но запуталась в трусиках, обвившихся вокруг ног, и чуть не упала снова.

Она ничего не могла разглядеть от слез, лишь какой-то смутный силуэт. Резко отерла лицо и сквозь муть кровавую, плывшую в глазах от боли и ужаса, тупо уставилась на высокую незнакомую женщину.

– Боже ты мой! – потрясенно проговорила та. – Тебя насиловали, что ли?! А я вошла, думаю, вот уроды деревенские, групповуху вздумали устроить! А тут такое…

– Они… хотели… – едва смогла выговорить Лерон. – Вы… если бы не вы…

Она вдруг мигом, словно ее пронзило насквозь, представила себе эту картину: как она валялась бы здесь, в библиотеке, на полу, окровавленная, истерзанная, опозоренная, и кто-нибудь вошел бы, и увидел… и вся деревня узнала бы… и разве ее кто-нибудь пожалел бы?! Злорадствовали бы, насмехались: «Говорили ей, не верти жопой! Вот и довертелась! Допрыгалась! Чего хотела, то и получила!» Ну и кто-нибудь уже с готовностью кинулся бы за зловонным ведерком…

У Лерон замерло сердце и губы онемели. В нерассуждающем припадке ужаса она упала лбом в пол, забилась и завыла:

– Не говорите… ради всего святого… никому не говорите, что тут видели! Умоляю вас! Хотите, руки поцелую! Умоляю!

Женщина схватила Лерон за плечи и приподняла сильным рывком.

– Нашла еще забаву – руки целовать, дура, – проворчала грубо. – Приведи себя в порядок, ну?! Будешь реветь так громко, как раз народ и сбежится. В том кране есть вода? Ну, давай, умывайся, живо!

И она подтолкнула Лерон к раковине, открыла воду, нагнула девушку к струе, а сама быстро подняла на ее бедра упавшие трусики и одернула халат.

Лерон принялась плескать в лицо воду, бормоча:

– Не говорите, не говорите никому! Умоляю! Я покончу с собой, если…

– Я тебе покончу! – грозно сказала женщина. – На, возьми полотенце, утрись.

Лерон кое-как размазала по лицу воду, смешанную со слезами, и обернулась.

– Хорошо еще, что ты не красишься, – усмехнулась женщина. – А то черные слезы текли бы. А вообще такую мордашку, как у тебя, даже слезы не испортят. Хорошо быть молоденькой. А я если плачу, то потом веки пальцами раздвигать приходится, да и физиономия вся пятнистая, как у леопарда. Жуть!

Лерон смотрела на спасительницу, растерянно хлопая глазами.

Женщина была очень высокая и очень худая. Бог не обидел Лерон ростом, в классе она всегда на физкультуре стояла за самым высоким мальчишкой класса, Витькой Викторовым, но этой даме даже Витька был бы по плечо. Нет, определенно, у Лерон от потрясения что-то с головой сделалось, на самом-то деле женщина не выше ее самой, просто на ней босоножки на толстенной платформе! Как она только ухитряется двигаться на этой трехслойной высоте?