Она без устали пеленала Амелию в голубые пеленки и одеяльца Джонни вместо розовых, положенных для девочки, чтобы сбить, таким образом, с толку злонамеренных фей. С этой же целью она прикалывала к распашонке девочки серебряную брошку и мешочек с солью до тех пор, пока горничная Мэри не убедила ее в том, что для безопасности ребенка достаточно вдобавок к крестику надеть на малышку медальон с портретом и локоном ее матери, что и было немедленно сделано. Однако няня не переставала принимать и других неотложных мер по спасению Амелии. Она выкатывала кроватку малышки на середину комнаты и несколько раз в день обмахивала ее Библией. Если же ей случалось отлучиться из комнаты, то над кроваткой бывала привязана кочерга от камина с целью отпугнуть злых фей. Каждый раз, входя в детскую Амелии, няня немедленно кидалась к кроватке малышки, чтобы убедиться, что она на месте, и что вместо нее в кроватке не лежит полено, которое феи имели привычку оставлять взамен украденного ребенка.

Впрочем, басни о подменышах сидели не только в головах темных деревенских жителей. Этим страшным событием объясняли и в богатых семьях то, если ребенок рос с какими-нибудь странностями. Считалось, что злая фея все-таки сумела незаметно подменить младенца на своего собственного ребенка. Учитывая нравы и предрассудки викторианской эпохи, несчастной судьбе такого ребенка можно было только посочувствовать. Как правило, суеверные родители старались избавиться от него, а в местах, куда он попадал, к нему относились с крайней жестокостью.

Миссис Слайд, обычно строгая и чопорная, теперь тоже стала мягче и снисходительнее относиться к Джонни, как бы не замечая его мелких шалостей. Вопреки своему обычаю она не раз поднималась в детскую к новорожденной крошке и подолгу простаивала вместе с няней над ее кроваткой.

В душе миссис Слайд гнездились сомнения по поводу будущего малышки. Со свойственным ей благоразумием она понимала, что увязнувшая в своих деревенских предрассудках старая няня уже не годится для воспитания маленькой Амелии. Вспоминая устремления покойной леди Эвелин, миссис Слайд осознавала, что рядом с крошкой должна быть особа, очень похожая по характеру и взглядам на саму леди Эвелин. Однако понимала она также и то, что найти такую особу представляется миссией едва ли выполнимой.

Мысленно миссис Слайд приняла решение приспособить к этой задаче личную горничную леди Эвелин, которая по своим человеческим качествам была наиболее близка к намеченному идеалу и, к тому же, испытывая искреннюю привязанность к почившей госпоже, могла окружить соответствующей любовью и ее новорожденную дочь. К тому же, личную горничную госпожи мисс Мэри Тейлор все равно ожидало теперь скорое увольнение, если ей не найдется соответствующей работы в доме. Правда, мисс Тейлор не была настолько начитана и умна, как ее безвременно покинувшая этот мир госпожа, но все же этот вариант представлялся миссис Слайд наиболее приемлемым. Оставалось только поговорить с хозяином, и миссис Слайд наметила провести этот разговор с мистером Уильямом в самое ближайшее время. Однако случилось непредвиденное.

Не успела миссис Слайд дать все необходимые указания прислуге, как встретивший ее в холле Флэтчер передал ей указание хозяина немедленно явиться к нему в кабинет. В кабинете миссис Слайд нашла хозяина, читающим некое письмо.

Письмо было от мистера Джентри, управляющего Регистрационным офисом по найму прислуги в Лондоне. Он писал о том, что к нему обратилась некая миссис Роджерс, вдова дальнего родственника Вебстеров по материнской линии, которая, полностью разорившись, вынуждена была искать работу. Мистер Джентри спрашивал, не найдется ли ей место в доме Уильяма Вебстера в качестве горничной или гувернантки. На предложение мистера Джентри о том, чтобы, она напрямую обратилась к мистеру Вебстеру, что возможно, мистер Вебстер захочет назначить ей некоторое разумное содержание, нежели принять свою родственницу в качестве прислуги, миссис Роджерс решительно возражала и сообщила, что хотела бы жить только на заработанное собственным трудом жалованье.