На рассвете Субудэй поднял орду. Скрипуче запели кибитки и арбы. Загыкали встревоженные верблюды.

Китбуга получил приказ соединиться с отрядом безносого Додай-Чербия, замыкающего движение войска. Это было обиднее всего. Его нукеры хотели первыми скрестить сабли с кыпчаками, а их, словно безродных хукерчинов, отправляли сторожить многочисленные табуны степных скакунов и гурты овец.

Субудэй был опытный воин. Он многое повидал на своем веку, и не хотел губить молодежь в мелких стычках и боях, которые не приносят славы.

Орда пришла в движение. Мимо Китбуги проносились сотни воинов в легких кожаных доспехах. Он глотал вязкую пыль, поднятую копытами их коней, и до боли в пальцах сжимал узорчатую рукоять кинжала. Его нукеры редкой цепью вытянулись вдоль песчаного кургана. Лица их были угрюмы и сосредоточены. И только Хабичи по своему обыкновению играл камчой. Но вот показались кэшиктэны, и Китбуга невольно залюбовался их выправкой и снаряжением. Все они были в чешуйчатых кольчугах и высоких шлемах с плоскими забралами. Каждый имел копье, меч и секиру. Колчаны их были полны стрел, а лошади покрыты тигровыми шкурами.

Субудэй ехал на белом верблюде. Он был спокоен. Слабый ветер скользил по высокой собольей шапке.

На знамени орхона был изображен серый кречет – благословенная небом птица.

Китбуга приложил руку к груди и почтительно склонил голову.

Девять коленцев знамени с хвостами яка, подобно ступеням лестницы, ведущей к престолу небожителей и тэнгри, висели один над другим.

Орда шла весь день и всю ночь. А потом еще день и еще ночь. К исходу третьей луны юртаджи донесли, что за рекой видели кыпчу.

Субудэй остановил орду на влажной равнине, заросшей камысом. Во все стороны поскакали гонцы с донесениями.

Тревожное ожидание боя передалось Китбуге и его нукерам. Додай-Чербия успокаивал их: кыпчаки никогда не решатся напасть на Субудэя. Но он ошибался.

Кыпчаки ударили в кожаные дабылбазы и с громкими криками бросились вперед. Их были тысячи. Издали они представлялись Китбуге асурами свирепого Хана Хурмаса, и ему сделалось страшно. Здесь все было чужое: курганы, травы, облака… Он не знал, куда бежать в случае неудачи. Родные степи, монголы называли их державой ранних жаворонков, остались далеко позади. Но Китбуга сумел подавить в себе страх. Он поправил шлем с кожаным назатыльником и сказал Донаю, что Субудэй ни с кем не хочет делиться славой. Тот молча кивнул.

Легкие отряды монголов, выпустив стрелы, сошлись с кыпчаками в рукопашной, а потом неожиданно обратились в бегство.

Разгоряченные погоней, кыпчаки не сумели сдержать коней, и со всего маху налетели на кэшиктэнов. Те опрокинули и смяли кыпчакскую лаву. Расстроенные, обезумевшие от страха толпы бросились к реке, но в зарослях камыса их уже поджидали лучники и копейщики.

Один из заблудившихся в степи кыпчакских отрядов выскочил прямо на нукеров Додай-Чербия.

Китбуга вовремя пригнулся. Над головой просвистели две мохнатые кыпчакские стрелы.

Китбуга вынул из сагадака желтоцветный лук с завитками из козьих рогов, и, свесившись с седла, выстрелил в скачущего на него всадника. Тот рухнул вместе с конем.

Додай-Чербия повел нукеров в атаку. Хабичи врезался в самую гущу врагов. Он рубил, как батор смерти, но кыпчаков было слишком много. Китбуга не успел помочь ему. Три рослых кыпчакских барласа в стеганых халатах подняли его на копья.

Донай закричал от ярости и боли. Он бросил саблю обратно в ножны, вынул тяжелую секиру и стал крушить наседавших на него всадников, опрокидывая их вместе с лошадьми. Кыпчаки в ужасе повернули коней, но Китбуга преградил им дорогу. Смуглолицый кыпчак в лисьем малгае и черном кожаном панцире бросил в него копье. Китбуга отбил копье щитом и ударил кыпчака саблей, но тот хорошо принял удар. Он ударил еще раз, и снова сабля ушла в сторону.