– За кем же нам следить? Кого желательно устранить?

– Дайте подумать? Карл, сын Карла Тринадцатого? Я не думаю, что он очень опасен.

– Тогда остаются сыновья третьего королевского брата – Антония. Робер и Людвиг. Огонь и Вода.

– Еще есть Эдуард, сын четвертого брата, – вмешался Металлиум.

– Нет, это последний, кто может получить Проклятый трон. Тем более, он слишком глуп и самонадеян. – Террос многозначительно поднял вверх палец. – Робер или Людвиг… Вода или Огонь…

– Вода редко бывает жестокой, магистр. – вмешался Аква, естественно, преследуя свои интересы.

– Робер? Этот шалун и шут мечтает о власти? – удивился Игнис.

– Осторожнее со словами, самое страшное время приходит, когда на трон садится шут! – прошептал Аква, однако Террос уже принял решение:

– Значит… Робер… Следите за ним, и при случае снимите эту фигуру с доски… Только не убивать! Ведь мы можем ошибаться!

– Уж я за этим прослежу… – затаив улыбку, прошептал Игнис.

Людвиг. Ядовитый цветок

Второй брат, Людвиг, не ступал

По тем ступеням зла, порока,

Где все враждебно, все жестоко,

Где вечный лед мечты сковал.

Казалось, счастие его не покидало,

Мир создан только для него,

Раскинул Старец покрывало,

Любой каприз не стоил ничего.

Солнце только-только начинало свой путь по небосводу, а старая Столица Империи уже просыпалась. За время правления Карла страна пережила многое. Хотя, эпоха Земли и подразумевает посев, зарождение нового, бедствия и катастрофы происходили чаще. Особенно, когда король начал слабеть и часто болеть. За последнее десятилетие каждый второй год посевы пшеницы поражала засуха, за ней следовали разорительные пожары. Несколько малых сел и деревень выгорели дотла, оставив людей без крова. Власти умело справлялись с бедствиями, но амбары королевства стремительно оскудевали, лишая столицу продовольствия. Это сказывалось на общей экономике государства, повышая цены и обрушивая стоимость имперского крола. Обитатели Столицы: сам король, члены его семьи и дворяне, приближенные ко двору почувствовали, что им на десерт перестали подавать мороженое, а вместо дорогих вин лакеи приносят перебродивший сок. Да и обычные горожане, по большей части – столичные франты, не хотели отказываться от сытой довольной жизни. Чтобы поддерживать роскошь Карл решительно увеличил налоги и подати. Он провернул это очень хитро. Сначала глашатаи всем раструбили, что поборы, наоборот, уменьшаются, и это было в точности исполнено. Но через четыре месяца в Малый совет протолкнули грабительский закон, что сбор налогов будет проводится не раз в год, а три. Кроме золота, в имперские закрома теперь стали собирать пшеничное зерно и мед. Мед, конечно, больше нужен для продажи за границу, а зерно пополняет исключительно имперские амбары. Так король решил свои задачи. Налоговое ярмо для народа потяжелело. Конечно, это не могло не сказаться на положении самых бедных людей: мелких торговцев, ремесленников и землепашцев. Они разорялись, залезали в долги, слабые сводили счеты с жизнью, а самые отчаянные – уходили в леса промышлять разбоем. Имперская стража справлялась с преступностью в Столице и других крупных городах, но, что делать, если за крепкими коричневыми стенами вас может ожидать удар по голове и потеря всего, что есть при себе, вплоть до штанов. За стенами Столицы начиналась совсем другая страна, а праздник заканчивался. Краски тускнеют, и вместо парадной помпезности вас ожидают старые покосившиеся избушки, старики с протянутыми руками, грязные продажные женщины и голодные оборванные мальчишки.

Солнце играло лучиками по стеклам столичных домов, заглядывая за портьеры. По блестящей брусчатой мостовой шел красивый молодой человек в роскошном фиолетовом плаще. Да и вся остальная одежда выглядела аккуратно и богато. Идеально подогнанный по фигуре камзол, плотно обтягивающие ноги кюлоты, прочные сапоги из выделанной свиной кожи. Левая рука лежала на эфесе шпаги, инкрустированном алмазами, а голову венчала широкополая шляпа с перьями. Под этой шляпой скрывалось узкое скуластое лицо с небольшим аккуратным носом и голубыми глазами. Над узкими губами росли черные усы под цвет заботливо уложенных волос. Этого столичного франта звали Людвиг, и сам король являлся ему родным дядей.