В тот же миг Мишель снова стал самим собой. Только в руках вместо неуклюжего французского пистолета-пулемета остался лежать русский автомат Калашникова, а на поясе висели сумки с боекомплектом и штык-нож. Взрывы звучали реже, и были уже не столь чудовищны. Лейтенант обернулся к линкору, объятому пороховым дымом и вспышками выстрелов. Его самовосстанавливающиеся орудия главного калибра методично выбивались попаданиями танковых пушек.

Но все меньше целых «Леклерков» кружило по полю. Один за другим они вставали горящими остовами или же бесследно разлетались вместе с экипажами. По всему затянутому туманом и гарью танкодрому, хаотично мерцавшему взрывами, выстрелами и росчеркам трассеров, шло кровавое побоище. Восставшие мертвецы били, душили, рвали, расстреливали и топили пытающихся спастись солдат. Отчаянные крики их жертв, сильных и смелых французских танкистов, смешивались с звериным рычанием, хлюпаньем и бульканием утопленников, их воплями не то радости, не то злобы.

Из тумана к Жормону бросилось несколько фигур. Он лишь увидел неестественные синие лица: два немца в полевой форме, служанка, от плеча до груди рассеченная мечом, какой-то крестьянин с ружьём и длинноволосый парень в джинсовке с тяжелой суковатой дубиной. Вскинув автомат, двойник прострелил обоих фашистов, увернулся от направленного на него ружья, проскочил под протянутыми руками служанки и с силой врезал прикладом по челюсти замахнувшегося парня. Изо рта того фонтаном хлынула вода, а Мишель, прикрываясь его телом от атаки оставшихся, перекрестил стволом повернувшегося охотника и служанку, а затем «угостил» одиночными выстрелами. Так же поступил с парнем и поднимающимися немцами.

Едва он успел пристегнуть к своему оружию штык, как со всех сторон кинулись другие утопленники. Лейтенант ударил одного, второго, третьего… А затем удары, пинки, выстрелы и штыковые удары, по возможности, предваряемые крестным знамением, щедро посыпались на визжащую и орущую ораву. Иногда сквозь туман видел лицо Сильфии, насмешливо следящей за дракой, и тогда на него находила одержимость – Мишель расшвыривал мертвецов с утроенной яростью.

Меж тем танков на поле почти не осталось, а большая часть ещё живых танкистов сражалась врукопашную. Так велико было мужество этих людей, знавших, что спасения нет, но выполняющих свой ратный долг до конца. Мишель смог, наконец, крикнуть им, чтобы перед выстрелом они «этих гадов» крестили. Его услышали, и дело сдвинулось с мёртвой точки. У танкистов появился шанс.

В этот момент у лейтенанта кончились патроны к «Калашникову». Чудом вырвавшись из кольца врагов, он споткнулся о тело убитого сослуживца, сжимавшего в руках 7,62-мм пистолет-пулемет. В отчаянии Жормон выдернул его прямой магазин и воткнул себе в автомат. К его удивлению, рожок подошел. Хотя такого не должно было случиться…

Впрочем, думать было некогда. Мертвецы то и дело выныривали из тумана, и нужно было успевать, предварительно перекрестив, расстреливать их. Неперекрещённые, упав в воду, тут же поднимались снова. Тем временем у Мишеля возникла ещё одна идея. Притаившись за кустом, когда туман наиболее сгустился, он нацарапал на головках нескольких пуль крест и, ради эксперимента, пальнул в возникшего рядом утопленника, не перекрестив его. Тот разлетелся огненным фейерверком. Похоже, идея была правильной.

Туман рассеялся, и взору лейтенанта предстала картина боя трёх оставшихся танков и горстки пытающихся сбиться в кучку пеших танкистов с разношёрстной мертвой армией, поддерживаемой огнем броненосца. Выросшие до двух с половиной метров маркиз де Тодес и шевалье д`Эвтанази, размахивая гигантскими шпагами, собирали смертоносную жатву. Глаза их светились зловещим красным огнем, а из ртов изредка вылетало пламя. Пахло сгоревшей взрывчаткой, порохом, серой и водорослями.