Коллин поколебалась и в скобках написала: «Карпик». Гейл Портер забрала документы без малейшего намека на дружелюбие – хотя вообще-то Дон Портер был не только начальником бригады Рича, но еще и его другом, и каждое четвертое июля они сидели на корпоративном пикнике за одним столом. Иногда Коллин задавалась вопросом – Гейл Портер так холодно к ней относится из-за их с Ричем разницы в возрасте? Это смущало некоторых женщин, и в особенности – ровесниц Рича.

– Передай Энид, что в этом году без справки о прививках в школу она может даже не приходить. – Гейл Портер вручила Коллин карточку Карпика.

– Обязательно, – слабо улыбнулась Коллин, впрочем, так и не дождавшись улыбки в ответ. В школе Коллин всегда была просто «сестрой Энид». Как будто собственного имени у нее вообще не было.

Когда-то давно, когда Энид только пошла в детский сад, а Коллин уже училась в третьем классе, все было наоборот. Но продлилось это ровно до того момента, пока Энид не ударила одного мальчика в живот, да так сильно, что беднягу стошнило; пока она не швырнула пачку мокрых бумажных полотенец в потолок туалета для девочек – они прилипли к нему и высохли, как грязные птичьи гнезда; пока она не съела на спор сверчка. Множество раз, всю старшую школу, Коллин сидела, ссутулившись на стуле перед кабинетом директора – стул был желтым и гладким, и на нем совершенно невозможно было сидеть прямо, – и ждала, пока очередной директор (менялись они каждые несколько лет) выпорет Энид. Как будто ее дерзость можно было усмирить. Коллин дергалась от каждого нового глухого шлепка, доносящегося из-за матовой стеклянной двери кабинета, но Энид ни разу не издала ни стона, ни вскрика. Слышалось тяжелое директорское дыхание. Иногда миссис Портер начинала хмуриться, и тогда Коллин выпрямлялась и одергивала юбку, словно это ее плохая осанка была предметом неодобрения Гейл Портер.

Карпик застегнул ремень безопасности.

– Поехали. – Энид засунула в рот Алси сосок. – Из-за тебя мы опоздаем.

Коллин остановила машину и взглянула на приземистое коричневое здание. Она не была в больнице Мэд-Ривер с тех пор, как проходила здесь свой пятимесячный осмотр – как раз перед Пасхой.

– Давай с этим покончим, – сказала Энид.

Внутри их встретил линолеум в разводах грязи, натащенной с резиновых сапог. Энид отправилась в регистратуру – спорить о пропущенном приеме, как будто это она тут была права, а затем присоединилась к Коллину и Карпику, которые уже успели сесть на стулья, расставленные вдоль стены. «Сандерсон» не предоставлял своим работникам страховку, но если в твоей семье кто-то работал на лесозаготовках, то больница лечила тебя всю жизнь бесплатно – какой бы долгой она ни была.

– Какая муха Гейл вообще укусила? – принялась жаловаться Энид, хотя это она потеряла справку о прививках. – Как будто у них всех может оказаться бешенство.

В коридор вышла медсестра с карточкой в руках. Коллин узнала ее со своего прошлого визита.

– Малышка до сих пор не плачет? – спросила она Энид.

– Вот бы у меня шесть таких было, – ответила та.

– Каждый ребенок – это чудо, – напомнила ей медсестра – старая присказка, которую любила их мама.

Она никогда не хотела детей. Сама призналась в этом Коллин незадолго до смерти.

Вышитое крестиком изречение висело в маленькой комнатке в самом конце больничного коридора. Сколько раз Коллин сидела на столе для осмотра, уставившись на эту фразу, а к ее бедрам липла клеенка – там, где больничная сорочка расходилась, обнажая кожу.

Всякий раз, когда дверь открывалась и за ней не оказывалось матери, Коллин почему-то удивлялась.