– Что-то не так? – неодобрительно спросил старый монах, смерив меня взглядом сверху вниз, даже несмотря на то, что мы с ним были одного роста.

А у меня внезапно во рту пересохло и я даже не нашлась что ответит. Да и что тут скажешь? Да, не так? Да, черт возьми, тут все не так!

– Адептка, просто коснись иглы. Это не больно. – Добавил он как-то до кровожадности холодно, чем совсем не внушил мне доверия.

Я с сомнением посмотрела на неприветливо мигнувший мне кончик золотой иглы, установленный на прялке.

Я отступила в сторону, подальше от этого средневекового пыточного экспоната.

– Э… пожалуй, нет. Это же как минимум не гигиенично!

– Что?

– Я хотела сказать… что боюсь даже предположить сколько людей касались ее до меня. Вы же знаете сколько жутких болезней передается через кровь?

Холодная, полная его презрения ко мне тишина охватила зал и я еще раз обернулась вокруг, недоумевая, куда же могли подеваться две дюжины… как их там, адептов. Да хоть бы и двойников этого… мастера Йоды на средневековый лад.

– Вы издеваетесь надо мной?

Я предпочла скромно промолчать, а монах, помариновав меня еще мгновение под своим неприятным холодным взглядом, вдруг шагнул ко мне и протянул вперед свою морщинистую тощую ладонь.

– Ладно, просто покажите руку.

И я, не будь дурой, протянула ее ему! Словно его слова были не просьбой, а приказом, которому нельзя было не подчиниться.

Я успела заметить только тень мстительной улыбки, мелькнувшую в уголках губ старика, как он дернул меня за руку и в следующий же миг ее пронзила острая боль, ударом молнии отдавшаяся по всей руке.

– Ай! Вы в своем уме?! – прорычала я, прижав к себе свою бедную ручку с ноющим от боли пальцем. На его подушечке быстро набухала яркая алая капля. Хоть бы ватку со спиртом дали, честное слово! Варвары!

Монах ничего не ответил мне, да я бы наверно и не услышала, потому что огромный зал огласило оглушительно громкое ритмичное постукивание – пришел в движение механизм золотой прялки. Колесо завертелось, а тонкая шерстяная нить, скользнула по желобу, стирая с иглы мою драгоценную кровушку.

Ожил и монах. Мужчина засуетился вокруг колеса, что-то повертел, подергал, а потом, когда то само собой отстановилось, снял с пояса привязанные к нему длинные черные ножницы, на которые я раньше и внимания не обратила. После чего с торжественной состредоточенностью срезал ими кусок нити и быстрым шагом направился к картине.

Я не видела что он там делал, пока стоял ко мне спиной. Заметила только момент, когда он взял с тумбы, стоявшей рядом с полотном, лупу и внимательно посмотрел через нее на угол картины.

– Кара… Итмонт? – прогремел его голос… неожиданно вопросительно и зал вокруг словно взорвался голосами!

– Что? Он сказал Итмонт?

Я в ужасе обернулась, увидев позади себя всех тех ребят, которые раньше стояли в очереди передо мной. Ну… почти всех. Не было, например, того широкоплечего парня, которого что-то не устроило в словах монаха, но был к сожалению, мажор. Как и все он что-то прошептал девушке, стоявшей рядом с ним и вдруг вновь уставился на меня, с каким-то испуганным удивлением.

– Может оговорился?

– Мамочки… – тонко простонала невысокая девушка, стоявшая ко мне ближе всего и испуганно попятилась вглубь толпы. Присутствующие здесь вообще, скажем так, попятились, когда я обернулась к ним.

– Кара Итмонт! – настойчиво повторил старик, явно привлекая к себе мое внимание.

Не скажу, что я стала хоть что-то понимать в творящемся вокруг сюре, но одно мне стало ясно точно:

– Простите, но вы наверное обознались! Меня не так зовут.

И снова эта гнетущая, убивающая тишина в ответ, только теперь она была еще более жуткой, потому что помимо старика в этой зале молчала еще пара дюжин человек. И все пялились на меня…