Пока мешала краски, пока вдыхала их привычный успокаивающий масляный аромат, почувствовала наконец небольшое расслабление. Закрыла глаза и начала водить мягкой кисточкой по загрунтованной поверхности.

Взмах, вверх, вниз…

Влево, вправо…

Особый вид сосредоточенной медитации – рисование с закрытыми глазами.

И пока краска ложилась на холст затейливыми виньетками, я постепенно приходила в себя. Нет, я ничего не расскажу Артуру про свою странную и внезапную измену. Не расскажу ему, что меня пытался шантажировать неизвестный человек, и уж тем более ни единая душа не узнает, что именно с ним я впервые за много времени почувствовала себя живой…

Никому про это знать не нужно.

Он не успел озвучить свои условия, отказался от денег, и я решила для себя, что мне нужно держаться впредь осторожнее. Если он меня не увидит, то не сможет запугать.

Поняв для себя все это, я спокойно улыбнулась.

Будем считать это вспышкой гормонов. Странным стечением обстоятельств. Но я больше никогда не увижу этого человека и не дам ему дотронуться до меня, зная, что его прикосновения выжигают такие искры из моего тела, что оно тут же начинает гореть в лихорадочном огне, требуя продолжения.

Я открыла глаза.

И тут же замерла.

Потому что на меня с картины, на которой еще блестела свежая краска, смотрел мой незнакомец. Он глядел исподлобья, жёстко, цепко, не выпуская из своего плена. Не разрешая двинуться с места. Порабощая одним только взглядом...

Тугие бицепсы, обтянутые масляной кожей, внушительно поигрывали на свету, кубики каменного пресса, которые я успела ощупать в подсобке, напряженно демонстрировали красоту совершенного тела, ручьи вен стекали по мощным рукам, а ниже…

Я даже зажмурилась.

Покраснела от своей фантазии, которая прорвалась из подсознания наружу.

Натужно сглотнула, чувствуя сухость во рту.

Потому что, несмотря на то, что я изобразила его внушительное мужское достоинство схематично, можно было понять, что мужчина очень и очень одарен природой в этом плане.

Внизу моего живота все скрутилось в тугой узел, а сердце несколько раз кольнуло. Я даже задышала резче и чаще – от тех картинок, которые обрушивались на мою голову флешбеками.

Да, он был очень силен. Безумно притягателен. И он очень хорошо знал женское тело. Так хорошо, что даже я, без пяти минут жена другого человека, вдруг поняла, что не могу сопротивляться его напору…

Набрав на кисточку немного черной краски, я опустилась перед картиной на колени, подняла голову вверх, как если бы смотрела на мужчину вживую. Он все также пристально следил за моими действиями, и я почувствовала, как во рту скопилась слюна. Я перевела взгляд на член, набухший в ожидании разрядки, и поняла, что, если бы мой незнакомец сейчас находился в этой комнате, я снова бы продала душу дьяволу – позволила ему взять себя за подбородок, нажать на щеки и вонзиться в мой рот, заполняя его до самого горла.

От этих постыдных мыслей щеки загорелись румянцем, а трусики снова намокли.

Я покачала головой, прогоняя нескромные видения, и поднесла кисточку к его лобку. Несколько движений – и над горделиво вздернутым членом появились три снежинки с рваными краями. Такие родные и при этом такие незнакомые.

Я осторожно подула на них, чувствуя при этом порочную интимность момента, и только когда облизнулась, вскочила в испуге на ноги.

А вдруг кто- то увидит эти мои художества?

Нет, допустить этого нельзя!

Я подбежала к огромному шкафу, подвезла к нему стульчик, чтобы можно было стать выше, и провела рукой по поверхности своего тайника. Уткнулась рукой о преграду – небольшую картонную папку —  и озадаченно почесала подбородок. Помню, что прежде прятала от отца свои картинки, но не припомню, чтобы их было так много. Я потянула на себя уголок своей находки, и, не удержавшись на стуле, отъехала немного назад. Папка поехала вслед за мной и с глухим стуком упала на пол.